Почти все уже проснулись и с тревогой наблюдали его истерику — они не могли понять, что происходит, и думали, что крысы ворвались во дворец.

— Просто заткнись, Живоглот!

Грегор рванулся в комнату крысы, резко задернул занавеску, рухнул на кровать вниз лицом и зарыдал.

Он понимал, что плачет не только из-за Вертихвостки. Он плакал сейчас из-за всех ужасных вещей и событий, которые уже произошли и которые ждали его впереди.

Чья-то рука (он подумал — Лиззи) тихонько отодвинула занавеску.

— Оставьте меня в покое! — крикнул Грегор.

От рыданий снова накатила волна боли, но он все лежал и плакал, плакал, плакал — в полном одиночестве. А потом просто лежал на кровати и смотрел на отблески света на стене.

Снаружи снова было тихо — наверное, остальные опять уснули.

Потом в кодовой комнате послышались шаги.

— А где Грегор? — произнес взволнованный голос Говарда.

— Он там, — ответила Люкса, но заходить к Грегору не стала, ждала, что он выйдет сам. — Мы получили известие о гибели Вертихвостки. Они держали ее в колодце все это время. И Грегор очень расстроился.

Последовала пауза, пока Говард переваривал услышанное. Потом он сказал:

— Вообще-то мы все должны переживать. А скорбь Грегора не приправлена жгучим стыдом — как у нас.

Говард тоже не хотел спасать Вертихвостку, когда она тонула в водовороте. Правда, потом он заботился о ней, помогал ей.

— Она много сделала для всех нас. А мы отплатили ей черной неблагодарностью.

Говард отдернул занавеску крысиной комнаты и вошел.

— Мне жаль, — просто сказал он.

Грегор не ответил.

— Давай-ка, привстань, тебе нужно принять вот это.

Говард приподнял его, помог сесть, отмерил дозу обезболивающего и оставил бутылочку с остальным содержимым на будущее. Наложил свежую повязку на бедро Грегора и проверил швы на голени, тоже заново все перевязав. И в конце осмотрел спину.

— Ушиб очень сильный, но кости сейчас на месте, — сказал он и снова перебинтовал ему грудь.

Потом Говард сел на кровать, поставив локти на колени, и, поддерживая ладонями подбородок, заговорил, с трудом подбирая слова:

— Грегор… мне кажется, насколько я могу судить о Вертихвостке… ты был лучшим, что было в ее жизни. Ты относился к ней лучше всех.

— Ты тоже помогал ей, — возразил Грегор. — Потом, после водоворота.

— Потому что ты был прав, — ответил Говард. — Ты единственный из нас смог заглянуть ей в душу, не обращая внимания на ее шерсть, клыки и когти. И ты единственный увидел, какая она самом деле. Если нам суждено когда-нибудь жить в мире — это будет первый шаг к нему. Чтобы изменить все это… — Говард сделал в воздухе жест, будто собирая все то, что их окружало в данный момент. — Чтобы мы перестали уничтожать друг друга… рвать друг друга на части… Это так ужасно и бессмысленно. Все это.

Он вдруг прижал бледные, дрожащие от усталости руки к глазам.

— Тебе нужно много спать, чтобы скорее поправиться, Грегор.

— Тебе тоже не мешало бы отдохнуть, Говард, — сказал Грегор.

— Нет. Видел бы ты, что творится в больнице… — Говард опустил глаза и посмотрел на свои руки — они очень сильно дрожали от усталости. — Мне нельзя отдыхать. Только вот я начал опасаться, как бы в таком состоянии не наделать ошибок.

— Хотя бы несколько часов. Ложись. Я обещаю, что разбужу тебя, — уговаривал Грегор.

Говард смотрел на него, будто не понимая, о чем он.

— Несколько часов?

— Ты точно наделаешь ошибок, Говард. Ложись!

Грегор встал, уступая место Говарду, и почти силком уложил того на кровать.

— Два часа. Не больше, — пробормотал Говард.

И пока Грегор укрывал его одеялом, он уже провалился в сон.

Грегор вышел в кодовую комнату. Все уже встали и снова были заняты работой.

К нему подошла Босоножка и протянула к нему ручки. Взять ее на руки он не мог из-за спины и прочих травм, поэтому Грегор сел на пол и посадил ее к себе на колени.

— Ой, — сказала Босоножка грустно и прижала ладошку к носу. Так она обычно изображала Вертихвостку, потому что была слишком маленькая и не могла произнести такое сложное имя. — Ой. Она умерла.

— Да, — вздохнул Грегор и подумал, что, пожалуй, ему было проще, когда Босоножка не понимала, что такое смерть.

— Но она у тебя останется вот здесь. — Босоножка прижала ладошку к его груди, туда, где, как она думала, находится сердце. Вообще-то сердце у Грегора было с другой стороны — но разве это имело сейчас значение?