До Шай доходили слухи, что фракция «Наследие» поставила искусство на поток. Как на башмачной фабрике стояли ряды Воссоздателей-недоучек и мастерили произведения искусства.

— У нас не Воссоздатели, — ответил Гаотона. — Мы используем другое слово. Они Запечатыватели.

— То же самое.

— Да, но они не вторгаются в людские души, — очень серьёзно ответил Гаотона. — Ещё одно отличие: мы делаем копии, таким образом отдавая дань прошлому. Мы никого этим не собираемся дурачить, обманывать. Благодаря нашей деятельности люди чтут и понимают свою историю. Шай подняла бровь. Взяв в руки молот с зубилом, она поставила инструмент под углом, вдоль стенки углубления и нанесла удар.

Штамп поддался не сразу — сидел достаточно прочно, — но удар всё-таки выдавил его. Печать вылетела, а желобки исчезли. Сама же метка вдруг стала обычной краской и утратила свою преобразующую силу.

Урна тут же потеряла форму и цвет, став обычного серого цвета. Печать не просто меняла форму объекта, то, как он выглядел; но и полностью переписывала его историю. Без клейма урна превратилась в жалкое зрелище.

Мастера, делавшего её, совершенно не волновало, как она будет выглядеть. Скорей всего, он просто знал, что она, как болванка, пойдёт на воссоздание.

Шай покачала головой и вернулась к работе над неоконченной печатью души. Эта была не для императора (Шай даже близко не была готова к такому), просто резьба помогала ей думать.

Гаотона жестом приказал стражникам выйти, всем, кроме Зу, который остался при арбитре.

— А ты та ещё загадка, Воссоздатель, — произнёс Гаотона, когда двое стражников вышли, закрыв за собой дверь. Он расположился на одном из двух шатких деревянных стульев.

Стулья, наряду с трухлявой кроватью, древним столом и сундуком с вещами Шай, дополняли интерьер комнаты. Рама единственного окна была перекошена, впуская внутрь воздух, даже стены были все в трещинах.

— Загадка? — спросила Шай, поднимая печать и внимательно приглядываясь к своей работе. — И в чём же она?

— Ты — Воссоздатель. Значит, тебя нельзя оставлять без надзора, иначе ты сбежишь, как только убедишься, что это возможно.

— Так оставьте стражников со мной, — вымолвила Шай, продолжая заниматься резьбой.

— Ты, конечно, извини, — продолжал Гаотона, — но я сомневаюсь, что у тебя уйдёт много времени на то, чтобы запугать, подкупить или найти, чем их шантажировать.

Зу напрягся.

— Я не хотел оскорбить вас, капитан, — сказал Гаотона. — Я уверен в ваших людях, но перед нами искусная лгунья, мошенница и воровка. Ваши лучшие воины, в конечном счёте, станут марионетками в её руках.

— Спасибо, — поблагодарила Шай.

— Это вовсе не комплимент. Ты же портишь всё, к чему прикоснешься. Тебя нельзя оставить под присмотром простых смертных даже на день. Хотя, судя по слухам, ты можешь заговорить даже самих богов.

Она продолжала работать.

— И в кандалы тебя не заковать — выберешься, — мягко произнёс Гаотона. — Так уж получается, что мы дали тебе камень души для работы над нашей… проблемой. А с его помощью ты легко превратишь цепи в обычное мыло и сбежишь, посмеявшись над нашей глупостью.

Теперь понятно — он совершенно не смыслит в воссоздании. Конечный продукт воссоздания всегда должен быть правдоподобен — иначе трансформация не произойдёт. Оковы из мыла — это даже не смешно, кто станет делать такие?

Она же могла поступить несколько иначе. Например, попытаться понять происхождение цепей, их состав — а затем переписать либо первое, либо второе. Могла изменить историю цепи: сделать одно звено с браком, а затем попытаться как-нибудь использовать его, чтобы выбраться.

Не нужно даже знать точное прошлое предмета, удрать всё равно бы получилось. Даже самая обычная печать в состоянии на короткое время трансформировать цепь. Останется только успеть разнести бракованное звено молотком.

Правда, они могли сделать цепь из ралькалеста, а он не поддаётся воссозданию, но и это только лишь отсрочило бы побег.

Время есть, камень души тоже, значит, путь к спасению найдётся. Например, она могла бы слегка трансформировать стену, добавив в её структуру какие-нибудь трещины, а затем просто вырвать цепь.

Можно было переделать потолок — расшатать в нём какой-нибудь блок, он бы рухнул и разбил бы хрупкие ралькалестовые цепи.

Правда, к таким крайним мерам она бы прибегла в случае только острой необходимости.