— Невесту?

— Ну да… Она принцесса. А он олигарх сраный. Весь в говне. Конечно, в амбицию впал. Как же! Он-то думал, все продается… Алиса, ты это… Разболтался я. Если ребята узнают… Я и так порядок нарушил, что к тебе прибежал.

— Еще не прибежал, — усмехнулась Алиса. — Но это исправимо. На автобусе три остановки… едем ко мне?

Валенок заерзал.

— Если из-за денег… — не так поняла Алиса.

— Не-е, деньги есть… Жека волнуется… На два часа отлучился, а уж сколько прошло.

Беленькая рабыня, по-кавказски вышколенная, подлетела с блокнотиком, вырвала листочек — счет.

— Девушка, — попросила Алиса. — Принесите кофе.

Никак не могла собраться с мыслями, чтобы хоть что-то ответить безумцу. Не тот случай, чтобы динамить. Мика ждал терпеливо, цедя свою «Приму». Еще только добавил:

— Ты там будешь королевой бала.

— Где — там?

— На севере, где еще. Да это так пугают — север. Там места заговоренные, никто нас не разыщет. Крестьяне столетиями хоронились, когда от помещиков убегали. Старообрядческие поселения. Кстати, ты кто по вере?

— Мусульманка. Не видно, что ли?

— С этим лучше не шути. Мы, снайпера, народ суеверный. Так чего надумала?

Рабыня подала кофе в изящных фарфоровых пиалах, сахар на отдельном блюдце. Алиса отпила глоток, затянулась табачком.

— Честно говоря, Мишенька, ты застал меня врасплох. Предложение очень заманчивое…

— Ты что, — загорелся Валенок. — Оттуда заново русская земля пойдет. Народ воскреснет. Или тебе эта нынешняя жизнь по душе? — уточнил подозрительно.

— Говорю же, предложение заманчивое… Но столько проблем. Ты сказал, детей нарожаем. А где? Кто их будет принимать? Ты подумал? У тебя есть акушерка?

— Галка умеет. Не бери в голову, все учтено могучим ураганом.

— Мишенька, но я не на голом острове. У меня родители, я учусь на третьем курсе. Да мало ли… Дай время подумать.

И тут увидела, что встретилась с человеком иной породы, каких раньше не знала. Мика нахмурился и сказал:

— Нет.

— Что — нет?

— Времени нет. Или решай сразу, или разойдемся, как в море корабли. Больше меня не увидишь.

Кроме того, что это был человек иной породы, вдобавок снайпер, Алиса чутьем уловила, что страшно боится его потерять. А он сделает, как сказал. Он не из поколения «пепси» и не из пузанов с тугими кошельками. Живет по своим законам, неведомым ей. Мика Валенок смотрел на нее так, как смотрит самец на добычу — и она сомлела. Легче всего, конечно, расстаться, но дурой она не была. Не случайно даже многомудрый Трунов частенько прислушивался к ее советам. Мика ждал от нее простоты, и у нее хватило ума дать ему, что он хочет.

— Хорошо, — сказала, улыбаясь одними глазами. — Я поеду, куда позовешь. При том условии, если вы уцелеете. А вот в этом я не уверена.

Будто плита спала с его души, и Алиса почувствовала рухнувшую на пол тяжесть, словно сама удерживала плиту за краешек. Его скуластое лицо волшебно просветлело.

— Уцелеем… Ты даже не представляешь, из каких переделок мы выходили. Никита…

— Да что ты все — Никита да Никита? Кто такой ваш Никита? У него две головы, что ли?

— Одна, — серьезно ответил Валенок. — Но крепкая. Ее фугасом не расколешь. По ней кувалдой били и чем попало, а она все такая же. Только уши растопырились. Мой брательник. Мы с ним оба сироты.

Мало было в жизни Валенка таких прекрасных вечеров, как этот.

Для окончательного перевоспитания Аниты, для ее приведения в человеческое состояние Кузьма Витальевич разработал новую систему, которой чрезвычайно гордился. Система не имела аналогов даже на «Зоне счастья». Заключалась она в том, что Аниту замуровали в пластиковый мешок с прорезями для рук и ног, на шею нацепили собачий ошейник, и Зубатый лично три раза в день выводил ее на прогулку. Разговаривать ей было запрещено. Свои эмоции она имело право выражать телодвижениями и звуками. Зубатый верил в успех. Как психиатр зоны, он понимал главное в переделке человека к лучшему — это лишить его представления о своей половой принадлежности, а также о духовной сущности. Человека надобно упростить до состояния полного безразличия к своим видовым признакам. Чтобы забыл про себя, кем он был и кто есть, превратился в овощ. Идея была не нова, люди испокон веку проделывали подобные штуки с теми, кто попадал в их абсолютную власть. Иногда — с целыми народами. Зубатый отнюдь не открывал Америку, она была открыта задолго до его собственных научных изысканий. Более того, из газет ему было известно, что именно в наши дни весь мир в очередной раз собирались привести к общему знаменателю и назвали его глобализм. Его открытие состояло в другом. Из Аниты он надеялся вырастить новую личность, соответствующую международным рыночным стандартам. То есть из бросового человеческого материала, из бабы, слепить конфетку, которую каждому захочется сунуть за щеку. Оценит ли Желудь? Зубатый надеялся, что оценит. Этот маленький психологический триумф поможет ему расширить владения зоны до районного центра Охлябино, где все равно осталось в живых не больше полусотни человек. Остальных в прошлом году выморили морозом за неуплату каких-то долгов Чубайсу.

Кузьма Витальевич вывел Аниту в лесок рядом с бывшей воинской частью, где ржавела брошенная техника. От холода Анита жалобно поскуливала, но Зубатый ее приободрил:

— Ниче, сейчас согреешься. Будем отрабатывать команду «На пузе, ползком». Сразу скажу, Аня, это очень важная команда. Она дисциплинирует подсознание. Когда человек пробирается на брюхе по сырой земле-матушке, у него в мозгу происходит слиянность с природой. Вон от той елочки — ползком, марш!

Анита стояла столбом, будто не понимая. Не понял ее поведения и Зубатый.

— Тебе чего, дважды повторять? Или желаешь сперва по бревну побегать? На бревне, учти, намного тяжельше. Оно все в гвоздях. Спецназ дрессировали.

Будто очнувшись, Анита шлепнулась в снег и поползла в указанном направлении. Зубатый, дымя сигареткой, шел сзади и слегка небольно ее попинывал для куража.

— Что ж, Аня, ползешь хорошо, но медленно. У нас сроки ограниченные. Желудь через неделю экзамен назначил. Давай, голубушка, прибавь маленько, порадуй старичка.

Анита прибавила, но зацепилась пластиковым балахоном за сучок и испуганно ойкнула.