— Ой не скажи, — не менее ехидно вставила я.

Стужев медленно протянул руку, взял один шарик сухого завтрака «Несквик», который Генри для меня купил, и молча запустил в меня. Описав дугу, шоколадный шарик попал в декольте и там и застрял.

— Это что такое было, няшка женатая?

— Это, анимешка замужняя, моя реакция на черезмерное ехидство, — победно усмехаясь, заявил Князь.

Молча протянула руку, взяла всю пачку.

— Не смей, — предостерег супруг.

Запускаю ладонь в упаковку.

— Рита, накажу, — попытался предотвратить неизбежное Стужев.

Набираю горсть шариков…

— Хорошо, понял! — явно позерствуя, вскинул руки типа «фашист сдался без боя». — Готов искупить вину и съесть шарик.

— Какой? — не поняла я.

— Который во-о-он там застрял.

Разжав ладонь, ссыпала все шарики в тарелку, потом демонстративно вытащила попавший в цель и съела. Сама. Врагам на зло.

— Жадина, — обиделся муж.

— Ты знал, на ком женишься, — парировала я.

— На клептоманке со стажем, — хохотнул Стужев. — Да, Маргош, два сапога пара — это про нас.

Подавила улыбку. Засекший это Князь тяжело вздохнул и на выдохе протянул:

— Правда, тебя еще воспитывать и воспитывать…

Молча показала ему язык.

— Это намек? — оживился супруг.

У меня от постоянных улыбок уже скулы болят, но удержаться же невозможно.

— Ладно, — я отхлебнула остывший кофе, — чего там няшки с Георгием Денисовичем, нас искали?

— Нет. — Стужев начал демонстративно и очень откровенно пялиться на мою грудь. — Они решили, что нас схватили темные, так что даже поисков не начинали.

— То есть нас попросту бросили бы? — возмутилась я.

— Нет, — переводя взгляд с левой груди на правую, ответил Князь, — просто не стали бы искать.

— Эй, это уже наглость! — возмутилась я.

— Да нет, простой расчет — какой им смысл искать нас, если доступа на территории темных нет. Нас попросту списали со счетов.

И взгляд снова с одной на вторую!

— Я не про команду, я про тебя! — возмущенно прошипела.

Стужев поднял на меня потемневший взгляд и выдал:

— А? Ты про мое поведение?

— Да!

— Ну прости, Ритусь, это уже все мое, так что хочу — смотрю, хочу — трогаю, хочу…

— Ну уж нет! — решительно сказала я и поднялась. — Кто-то обещал мне магазин и новую одежду.

— А чем тебя моя не устраивает? — нагло поинтересовался Стужев, откусывая от бутерброда, про который периодически вообще забывал.

— Дорогой, — провела руками от груди до бедер, — если ты настаиваешь, я могу выйти и так.

Подавился. Откашлялся, торопливо запил и тоже поднялся:

— Даже не надейся, Маргош. Это теперь все мое, и меньше всего мне хочется, чтобы народ на мое слюни пускал. Твои джинсы в моем шкафу, кстати.

— Мое, моем, я, мне, меня, — перекривляла я его, но за джинсами потопала.

Выйдя из столовой, вспомнила про книгу ягушенскую и потопала обратно, и не знаю, почему остановилась… Точнее, не сразу поняла, почему… А если еще точнее, не сразу осознала, услышав произнесенное злым голосом:

— Рита ничего не должна знать.

И такое ощущение, словно падаешь вниз с высокой скалы в бесконечную пропасть!

«Господи, пожалуйста… пожалуйста…» — никогда не молилась, а сейчас не удержалась, потому что не хотела верить, просто не хотела…

— Хозяин, вы… — начал Генри.

— Хватит, — судя по звуку отодвигаемого стула, Стужев поднялся. — Может, я и не совсем осознанно пошел на этот шаг, но не жалею ни секунды. Рита моя. А свою женщину я не отдам ни семье, ни Гекате, ни человским колдунам.

— Вам враги сейчас… не нужны. — Голос Генри прозвучал глухо.

— Мне сейчас есть за что сражаться, — спокойно ответил Князь. — Игры кончились, проигрывать я не намерен.

Бесшумно отступила от двери, затем торопливо поднялась наверх, вошла в спальню. Сердце билось часто-часто, руки заледенели, немного потряхивало. Да что там потряхивало — трясло конкретно.

— Маргош, как-то рановато тебя накрыло, — послышался чуть ехидный голос Стужева.

Обернулась — муж стоял в дверях, засунув руки в карманы и встревоженно смотрел на меня. И я на него смотрю, и вдруг слова старшей Бабы Яги вспомнились: «Мать твоя могла о муже-изменщике забыть, счастье с другим построить, мечты добиться, да выбрала долю горькую. Она жалость к себе лелеяла, она обиду хранила, она избрала путь свой, не ты. Могла бороться, могла забыть, а выбрала слезы. Ее выбор, не твой». И вот вопрос ребром — в чем мой выбор?! Молчать и дальше, мучиться подозрениями или решить все разом?! Быть честной или подстраиваться под обстоятельства?! Высказать все разом или и дальше тонуть в чувстве счастья, стараясь не думать, не знать и не спрашивать?