Об этом я думала все время. О том, как смерть меняет все для тех, кто остается.

– Ты рад, что выбрался?

– Я рад, что ты выбралась.

Дверь, захлопнувшаяся внутри, распахнулась. Я сама набросилась на него, оказалась сверху, нашла презерватив, отброшенный минуту назад. Я надевала его так долго, будто это был самостоятельный, полный эротики акт. Я старалась, чтобы Пол вошел в меня как можно медленнее, мне хотелось продлить этот момент до бесконечности. Я ощущала, как каждый мускул в моем теле натянулся до точки разрыва, а глаза Пола внизу казались перевернутыми.

Когда он кончал, его спина выгнулась, как тетива лука, из которого сейчас вырвется стрела, а громкий мелодичный звук, вылетевший из его горла, был совсем такой же, как тот, которым на сцене он заканчивал бурную семиминутную композицию «Никогда не молись о дожде».

Мне этот момент казался точкой во времени, у которой нет ни прошлого, ни будущего, а есть только ощущение удивительной простоты и смешная уверенность, что жизнь и любовь бывают вечными.

Посветлевшее окно и шум машин на улице говорили о том, что пора вставать, да я и так почти не спала. А Пол обнимал подушку и казался полностью отключенным от мира. У него было такое бледное лицо, что, если бы худая грудь не поднималась в такт дыханию, я бы подумала, что он умер.

Я убрала ему волосы с лица и попробовала разбудить взглядом. Когда это не сработало, пнула ногой, как бы случайно.

– Ты похож на труп, когда спишь.

– Странные у тебя мысли, – пробормотал он сонно.

– Скажи мне свое настоящее имя.

Он посмотрел на часы и закатил глаза.

– Давай говори. Мы же переспали. Теперь ты должен.

Он захихикал.

– Элиза, если бы это было единственным критерием, представляешь, сколько девушек знали бы мое настоящее имя?

– Урод.

Он продолжал смеяться, и у меня в голове включился тревожный сигнал. Может, я ничем не отличаюсь от Авриль, или Бет, или Алисии. Может, встретив меня в следующий раз в «Кольцах Сатурна», он повернется ко мне спиной.

– О, господи, – сказала я, чувствуя панику, – давай разберемся прямо сейчас. Потому что я не хочу весь день думать, что это одно, а потом окажется, что это – другое. Это было по-настоящему или как?

– Матерь Божья, – вздохнул он, – еще даже солнце не взошло.

– Я серьезно. Мне нужны доказательства. Скажи мне свое настоящее имя.

– Доказательства? – Он неожиданно разозлился. – Хочешь доказательств? Дай мне свою, черт подери, руку.

Я скептически протянула ему руку, а он начал петь припев к одной из бессмысленных песен «66», передразнивая гиперсексуальную манеру Аманды Странк. Потом он указал на мою руку. Ничего не произошло. Потом он запел последний куплет из «Дня, когда я стал призраком», и каждый волосок зашевелился.

– Видишь? – сказал Пол. – Всего десять, черт подери, секунд.

– Я не поняла.

– Даже не надо слушать всю песню, всего несколько строчек – и у тебя мурашки на коже, а в животе грустно и сладко одновременно, ведь так?

– Ну и что?

– Что? – передразнил он. – Это и есть разница между настоящим и фуфлом. Я знаю, что такое ты, а ты знаешь, что такое я. – Он повалился назад и зарылся головой в подушку. – Вот и все доказательства. Разбуди меня через час.

У Люси был смех как у бешеной мартышки. А смеялась она, разглядывая самодельное пресс-досье, которое Майкл срочно состряпал, чтобы я могла показать его на еженедельном рабочем совещании в редакции.

Внутри папки была информация обо всех участниках группы – их музыкальный бэк-граунд и инструменты, на которых они играют; были вырезки из двух небольших местных газет, в которых живые концерты «Бананафиш» назывались «энергетическими» и «напряженными»; и – как раз она и показалась Люси такой смешной – фотография группы, сделанная на весенней улице в Сохо другом Майкла, фотографом и владельцем студии рядом с «Балтазаром», в которой он печатал размытые, якобы винтажные карточки для туристов.

За овальным столом сидели все наши младшие редакторы.

– Ну и с которым из них ты трахаешься, Элиза? – спросила Люси.

Я изо всей силы сжала в руке ручку. Мне хотелось воткнуть ее Люси в глаз.

Люси опять издала мартышечий звук.

– Ведь я полагаю, именно поэтому ты так упорно добиваешься, чтобы мы упомянули о них в журнале?

После того как я выколю ей глаз, я схвачу ее за шею и буду трясти до тех пор, пока не вытрясу из нее весь воздух. Потом напишу у нее на лбу «Пни меня!» и брошу ее на тротуаре Таймс-сквера.