Что такое «крылья плоти» в применении к поэту Высоцкому?! Это его голос, который оказывал на нас такое мистическое воздействие. И он от этих крыльев плоти отказался, — и не стал петь эту вещь, чтобы услышали и поняли слова! Чтобы не затуманилось содержание, чтобы мы задумались над вечным вопросом: быть или не быть, «как над неразрешимою дилеммой».

Мы любили Высоцкого, знали и любили, но не думали над тем — быть или не быть…

Я прежде всех восхищалась Высоцким, с самого начала, в шестидесятых. Да, гений! «Ты, Моцарт, Бог, ты сам того не знаешь…». Я знала, что гений, и — ничего не понимала! Сейчас, когда я читаю его стихи, я начинаю что-то понимать. Потому что я не просто стала старше на тридцать лет, а потому что я стала старше на восемьсот Володиных стихотворений. До меня страшно долго доходит то, чему я была свидетелем, когда мне было 23 года. А тогда я ничего не понимала — я была счастлива! Наверное, так и нужно… Быть счастливой и не анализировать!

Музей начался на волне дружбы, доброжелательности друг к другу, на волне еженедельных собраний любителей Высоцкого… На фоне почти горячечных мечтаний о том, что будет музей… И вот начался музей, были выставки, мы всем рассказывали о Володе… И было много тех, кому это было интересно. А потом их становилось все меньше и меньше. В музее что-то делалось. Приносили вырезки из газет, алфавитные списки стихов, каталоги из разных городов… А что такое каталог стихов и песен, которые ты не читал и не знаешь?! А настоящие коллекционеры шли в музей, чтобы пополнить свои коллекции, — в основном, за счет друг друга, потому что оригиналов в музее тогда не было.

Что-то было в театре, например фотографии Высоцкого в различных ролях… Первое время это был дефицит, и люди на это набрасывались. Сейчас этих фотографий — мешки. И никто из коллекционеров этим уже не интересуется. В общем, это был не музей, а клуб частных коллекционеров. Клуб людей, которые были верны своему делу, своему хобби. И это хобби еще оплачивалось из бюджета… Я не хочу сказать, что это были плохие люди, просто они не имели представления о том, что такое музей и как его нужно делать. Людей со специальным образованием практически не было… Это было хорошо, приятно… Это было место, куда можно прийти одному или с друзьями, приехать из другого города и переночевать где-нибудь в коридоре или на лестнице… Романтично, как в семидесятые годы у Театра на Таганке.

Я даже слышала разговоры о том, что в музее так же хорошо, как на Большом Каретном… Не так. На Большом Каретном было творчество… Там были не просто люди, которые собрались, чтобы выпить и закусить, — там было общение и творчество. Писал прозу Артур Макаров, готовился к съемкам фильма Лева Кочарян, готовился к защите диссертации Толя Угевский. Это были профессионалы, они не давали друг другу опуститься ниже определенного уровня, поддерживали друг друга. Сколько лет Володя Акимов готовился поступать во ВГИК?! А его ведь могли посадить за тунеядство… И он поступил! Помог Большой Каретный… Там была высокая этическая планка, этическая установка на реализацию себя в творчестве.

В музее теплая атмосфера была, но к чему она привела? Люди стали стыдиться приходить в музей Высоцкого… И тогда директором музея стал Никита, наш с Володей сын.

Сказать сейчас, что преодолен этап клуба коллекционеров, что музей стал профессиональным, конечно, нельзя. Но изменения, которые произошли, — необратимы! Уничтожить музей сейчас можно, но сделать из него клуб по интересам — уже невозможно. А трудности колоссальные! Когда в 1989 году музей создавали, планов было громадье. Но ни один из них точно не сформулировали и не зафиксировали на бумаге. А денег тогда было больше, и у государства, и у города Москвы. Кроме того, просто приходили люди, которые давали деньги. Со всего Союза приезжали, дарили музею магнитофоны, телевизоры, ковры…

Сейчас основной источник пополнения музейных фондов и активов — это семейные коллекции Высоцких. И прежде всего, это архив Нины Максимовны Высоцкой… Она архивист-профессионал самого высокого уровня. Она сумела сберечь очень много единиц хранения, как говорят в музеях. Детские письма, школьные тетради, студенческие конспекты, автографы ранних стихотворений, редкие фотографии. Воспоминания Нины Максимовны очень точны, очень детальны и хронологически привязаны к датам.

В 85 лет Нина Максимовна сохранила и волю, и мужество, и она терпеливо ждет, что все будет когда-нибудь в музее, который она доверила своему внуку — сыну Высоцкого. Ведь рано или поздно наступит культурное возрождение России, и Володин голос еще прозвучит на всю страну. И я думаю, что мы дотерпим, дождемся этого.

В 1986 году я купила в киоске «Союзпечати» журнал «Огонек» с профилем Ленина на обложке. Номер был выпущен к 22 апреля, ко дню рождения Владимира Ильича. Там же на улице я журнал открыла и увидела портрет Гумилева. Глазам своим не поверила — огромными буквами: «Сто лет со дня рождения Николая Гумилева». 65 лет этого имени просто не существовало. Стихов Гумилева никто не помнил и не знал — никто! Целых 65 лет! Три поколения не смели произносить это имя. И Анна Андреевна Ахматова не дождалась этого, а вот их сын — Лев Николаевич Гумилев — дождался. И мы дождемся. Ничто не проходит бесследно. Досадно другое… Казалось, вот редкий случай, когда любовь народная ответила Высоцкому при жизни! Ему — нигде не напечатанному, не разрекламированному, не раскрученному — досталась всенародная любовь. Я думала тогда, в восьмидесятом, — насколько мы выросли, насколько мы стали достойны своей литературы!.. Но нет. Нельзя впадать в эйфорию! Нет, только «путем зерна»… Не принесет плода, не вернется сторицей то, что вначале не умрет. Вот так — путем зерна, Володя к нам вернется.