– То-то у них дети такие затравленные, – колотясь в ужасе, бормотала я.

– Сегодня мы забираем картину, – суетился наутро хозяин-философ, вызвав во мне проблеск признательности.

С «Юдифи» соскользнуло и мягко упало на пол толстое серое одеяло пыли, конгруэнтное шедевру.

– Лет сорок собирали небось, – восхитился Дато.

Следующие два дня развинчивали керамическую люстру: я чуть не помешалась, пока они заворачивали каждую бирюльку в отдельную бумажку и уносили, как родезийские алмазы, в специальных коробочках.

При дневном свете я увидела еще кое-что, и радости мне увиденное не добавило: стена в спальне была косая и образовывала острый угол, так что при входе в комнату у меня начиналось пространственное смещение в черепушке.

Если бы мне попался архитектор этого дома, я бы взяла его ледяными пальцами за шею и тюкала бы головой об эту косую стену до тех пор, пока бы он не начал наизусть цитировать труды Ле Корбюзье. Но скорее всего, он не мне одной так насолил, и его отправили в лучший мир заблаговременно.

– Понимаете, тут рядом стоял частный дом. И архитектору не разрешили сделать ровную стену, – жизнерадостно объяснил хозяин.

Я посмотрела на Давида, он посмотрел в пол.

– А зато у нас есть чудесный закуточек, – позвал меня хозяин, безумно блестя глазами, и, прихватив нож, я пошла за его манящими пальцами куда-то на балкон.

Закуточек представлял собой коридор между стенами нашего и соседнего домов.

– Мы можем стену передвинуть и выровнять, – заискивающе пискнул сзади Дато.

– Это же брандмауэр, – мягко блеснула я эрудицией, воображая супруга на месте архитектора-недоучки. Он на всякий случай отодвинулся и кивком предложил послушать безумные речи домовладельца.

– …у меня тут и собаки были, и куры, и индюшки, – мечтательно глядя в бетонный коридор, заливался тот. – А один раз и корову поднял на пятый этаж – как я люблю природу!

Икнув, я оглянулась в поисках путей к отступлению и увидела в балконной двери жену философа.

– Машина ждет, – лаконично бросила она, и философ засеменил выгружать свой скарб.

– Между прочим, ты от него не многим отличаешься, – заметил Давид, провожая взглядом домовладельца. – Тоже… философ. И природу любишь.

Поразмышляв над сказанным, я решила, что не буду превращать квартиру в филиал национального парка: в конце концов, любая страсть к природе меркнет перед необходимостью сохранить мужа в добром здравии…

Домовладелец ходил к нам еще полгода. Каждый раз он забирал еще один гвоздь или палку, унося их с причитаниями, словно реликвии племени майя.

– Детка, признайтесь, вы точно купили эту квартиру? – остановила меня престарелая соседка с первого этажа.

– А что?! – напугалась я.

– Мы так рады, что избавились от этой чумы! Он воровал из подвала компоты!!! Умоляю вас, не пускайте его в дом – это страшный человек…

Она не соврала: в один прекрасный день бывший хозяин чуть не сделал меня заикой, возникнув в доме волшебным образом прямо с балкона: он проник в квартиру с чердака, под предлогом, что там лежат дорогие его сердцу доски.

– Придется его побить, – рассвирепел Давид, представив, как его жену, выходящую из душа в одном полотенце, пугает жуликоватый философ.

Я поступила разумнее: наглухо задраив все подступы к дому, собрала все его шпунтики и заклепочки в одну сумку и выставила на лестницу.

– Еще один визит, и я позвоню вашей жене, – сказала я и захлопнула дверь.

Семейный эпизод: разделываю холодную курицу.

Кормилец наблюдает, комментирует:

– Как это ты красиво режешь, куски почти одинаковые по размеру!

– Это мама научила – резать по суставам, мышцам и правилам анатомии.

– А потом ты невесток научишь!

Молчу, обдумываю и очень ядовито заявляю:

– Если их мать не научила, то мне там делать нечего!

Кормилец, осуждающе:

– Такая маленькая, а уже свекровь!

Не беру на себя смелость утверждать, что грузинская свекровь такое уж эксклюзивное явление, но кое-какие наблюдения позволяют сказать со всей уверенностью – таковое явление существует в природе. Грузинская свекровь – особенная.

Общие видовые черты для всех представителей этого вида можно вынести за скобки.