– Дэдико, что вам эти тридцать лари, одна курица столько стоит, ну не хочу я идти на базробу, будьте людьми!

– Гурийка? – спрашивает менеджер Резико.

– Ага, – киваю я, параллельно слушая трескотню в трубке. – Я вас передам менеджеру, он все лучше объяснит, – я медовым голосом перевожу стрелки, Резико на этом собаку съел.

В два счета он расправляется с рачительной клиенткой.

– Ну что, пойдет на базробу?

– Не-а, сюда придет, – надевает наушники Резико: у него пять дней назад дочь родилась, и никаких скидок он делать не намерен.

– Стаканчик опять стоит! – Нико близок к истерике.

– Это я ставлю, Нико, дорогой, – откликается перепуганная Жужуна. – Мне жалко стаканчик выкидывать, я воду выпью – а его туда ставлю, чтобы назавтра новый не портить, и каждый день вы мне его выбрасываете!

Мистика растаяла, рабочий день продолжается – но уже заметно поскучневший.

В старые добрые времена, когда еще по городу Тбилиси ходили трамваи, тюремный врач, старая дева по имени Джульетта, ехала с работы и дремала.

Очнувшись, она увидела, что ее обворовали.

– Сумку вашу вытащили, – виновато сообщили попутчики. – Вы уж извините, но они были такие страшные, не дай Бог, никакой возможности не было вам помочь!

Джульетта зевнула и пошла домой.

– Вот недотепа, – отругала ее мать, – потому и замуж не вышла! Тютя! Рохля! Ротозейка! Заснуть в трамвае – да как тебя там не раздели!

Джульетта варила кофе и молча наблюдала, как поднимается бурая шапка пены.

– Что ты молчишь?! Там же все было – и документы, и ключи, о деньгах я не говорю! И сумка была новенькая совсем!

Джульетта пошла на балкон, прихватив по дороге пачку сигарет.

– И я прекрасно знаю, что ты там куришь! Конечно, потому и замуж не берут! Дура! – возвысила голос мать, швырнув полотенце.

Вечером раздался звонок.

На пороге стоял незнакомый парень.

– Вам кого? – спросила Джульетта.

– Вы ведь Джульетта, тюремный врач? – почтительно спросил парень.

– Ну, – кивнула Джульетта.

– Наше братство приносит вам свои глубочайшие извинения, – вытащил парень руку из-за спины. – Случаются накладки иногда. Виновные понесут наказание. Будьте уверены, все на месте.

В руках его была украденная давеча сумка Джульетты.

– Что-то вы припозднились, – сурово сказала Джульетта.

Мать в немом ужасе выглядывала из-за плеча, тараща глаза.

– Еще раз простите, больше не повторится.

– Ну-ну, – хмуро кивнула Джульетта и захлопнула дверь.

– А чего было волноваться? – зевнула за чаем Джульетта. – Я же знала, что принесут.

Мать в потрясении мелко крестилась и сидела на стуле, не решаясь прислониться к спинке.

– Ты… точно врачом работаешь? – робко спросила она.

– В тюрьме, мама, в тюрьме, – уточнила Джульетта, хлебнула чая и еще раз длинно зевнула.

– Детей Бог не дал, так у нас Леопольд вместо ребенка был, – всхлипывает огромная, как Годзилла, Алена.

Рядом тоскует маленький, но симпатичный муж Вовик.

Смерть их кота уже третий день бурно обсуждается соседями на всех шестнадцати этажах.

– Ты почему к Алене не зашла, вы же вроде дружите? – укоризненно спрашивает молодую Аленину подругу Машу соседка тетя Нази.

– Побойтесь Бога, люди, это же кот! – поражается Маша.

– Они его в холодильнике хранят? – иронически интересуется Машин сын, получив в ответ яростный молчаливый взгляд матери.

Тетя Нази спохватывается:

– Ой, в самом деле, надо же похоронить, а то ж лето, нехорошо…

Алена идет по базару – все взгляды на ней: два метра с лишком высоты и почти столько же вширь. Мужичок с помидорами завистливо спрашивает:

– Чем тебя кормили, душа-девица?

Алена смотрит на мужичка, как ученый в микроскоп на прилипшую к препарату травинку:

– А тебя, видно, совсем ничем не кормили!

Вовик семенит рядом. После сокращения с работы он затосковал и стал при Алене как ридикюль – стремится спрятаться под мышку.

Он собирает горелые спички.

– Вова-джан, – спрашивает Маша неделикатно, – вот горелые тебе зачем?

– Как «зачем», – удивляется Вовик, – допустим, надо что-то запалить, а там еще полспички целые, берешь зажигалку, поджигаешь – экономия!

– А зажигалка же горит! Газ расходуется! Где ж твоя экономия?