И мы заговорили о чем-то другом. Меня что-то жгло. Что-то мешало, но что, я не могла понять.

Принесли мороженое, и я обернулась. Это напоминало ощущение человека, которого ударили в спину ножом.

Тем мужчиной, конечно же, был мой кошмар. Подруга не ошиблась. Прямо на меня, не мигая, смотрели знакомые глаза. От его взгляда по всему моему телу пошла острая боль. Я вздрогнула, задела рукой стол — так, что на пол чуть не упали тарелки. Подруга перепугалась:

— Что произошло?

— Я потом все тебе объясню… Но нужно уходить отсюда как можно скорей.

— Значит, я не ошиблась. Это Леонид.

— Мы должны идти.

— Прямо как в шпионских фильмах! Что…

— Потом! Объяснения будут потом!

Весь вечер смотреть на меня в упор и даже не подойти поздороваться. Мы быстро расплатились и поспешили к выходу. Но не успела я коснуться двери, как почувствовала на своем плече сильную тяжелую руку:

— Добрый вечер. Лена, нам нужно поговорить.

Собрав в голосе все свое ехидство, я улыбнулась:

— Добрый вечер, Леонид Валерьевич! Я с удовольствием бы поговорила, но очень спешу.

— Пожалуйста. Удели мне несколько минут. Это очень важно. Другого времени может не быть.

— Вы так думаете? А при желании любое время всегда можно найти!

— Зачем искать то, что уже есть!

— Извинись перед подругой и пусть она едет домой.

— Нет. Моя подруга останется и подождет меня. А мы с вами выйдем на улицу. Я могу уделить вам только пять минут.

— Хорошо, идем.

Я отвела ее в сторону.

— Я поговорю с ним, но быстро. Ты жди.

— Ладно. Если вдруг неприятности, зови.

Свежий воздух ударил в лицо привычным компонентом — холодом. Было темно. Освещенное здание кафе и подруга остались далеко позади.

Он хотел меня обнять, но я резко отстранилась. Он растерялся — потому, что к этому не привык. Так мы и застыли — друг напротив друга. Он сделал вторую попытку, но я угрожающе выставила ладонь. Он никогда ничего не замечал! Даже того, что своим видом причиняет мне мучительную, нестерпимую боль…

Я столько раз представляла в уме эту сцену. Я мечтала невероятное количество раз каждый день. Что скажу, что сделаю, куда посмотрю, как буду выглядеть, что будет на мне одето, и как будет выглядеть он. В истерических снах всепрощения я столько раз бросалась ему на шею… Лихорадочно целовала его губы, прижималась к нему всем телом и, умирая, воскресала от величайшего на земле наслаждения — оказаться в его руках… Я отрепетировала до мельчайшей доскональности эту сцену и не было бы ситуации, которую я не успела бы в уме проиграть.

Именно поэтому в тот самый страшный первый момент, в ужасавший момент свершившейся правды я растерялась — потому, что все это видела и проходила больше, чем тысячу раз. Я растерялась… И, замерев как соляной столб, я до тупости гипнотизировала асфальт, где мелькающие отражения тусклой ночной лампы плясали в моих ногах…

Несколько минут мы стояли молча, друг напротив друга. И я сжимала в кулаки пальцы, словно намеренно калеча их… Потому, что я хотела броситься ему на шею! Потому, что больше всего на земле я хотела броситься ему на шею — и умереть, застывая в парализующей неподвижности своего счастья, которое, застыв за два года, давно успело превратиться в ад.

Он был моей мечтой, жизнью, моим счастьем. И вот я стою, как неподвижная, вылитая из мрамора статуя. И лихорадочно ломаю пальцы оттого, что больше никогда не смогу прикоснуться к собственной распятой любви. Я испытывала лишь страшную, невыносимую боль, я умирала от боли… Не было спасительной пустоты, даже хладнокровного равнодушия. И все, что я могла, просто корчиться в судорогах, которые он не собирался ни видеть, ни понимать.

Мы молчали. В воздухе была напряженность. Словно протянутые кем-то тугие, упругие струны. Наконец он не выдержал:

— Почему ты молчишь?

— А что я должна сказать? По — моему, это ты хотел со мной поговорить. Я внимательно слушаю.

— Ну, зачем ты так…. Я обрадовался нашей встрече. Я очень рад тебя видеть!

— Правда?

— Конечно. Очень рад. Я не понимаю, почему ты сомневаешься.

— Наша встреча совершенно случайна. А до этого ты не высказывал желания меня снова увидеть.

— Что ты имеешь в виду?

— Ты мог позвонить, но не позвонил.

— Я боялся. Ты не стала бы со мной разговаривать, а просто швырнула бы трубку.