В голове отряда легкой рысцой семенил Вульфер. В волчьей ипостаси, само собой. Шерсть на загривке оборотня стояла дыбом. Он словно предугадывал грядущую беду. А может быть, просто обострившееся чутье зверя позволяло ему слышать мерзкую вонь, оставленную сбежавшим ужасом глубин.

Сбежавшим ли? Хитрое чудовище, веками отлавливающее заплутавших путников в хитросплетениях пещер и ходов, могло затаиться неподалеку. Яркий свет, отпугнувший его, исчез, а в полумраке оно должно чувствовать себя как рыба в воде и птица в небе…

Следом за саксом, настороженно вглядываясь в темноту, шагал Гуннар. Кормщик настоял, чтобы освещающий дорогу новгородец был не спереди, а позади него. Так, сказал он, легче сохранять «ночное зрение», когда глаза привыкают постепенно к тьме, и получается лучше видеть. Тогда случайный взгляд на огонь — неважно, факел ли это, свеча или колдовской сгусток солнечного света — может все испортить. Опытные воины знают это и на привале, охраняя сон уставших товарищей, никогда не сидят около костра, а уходят в тень. Вратко припомнил, как легко хирдманы Лосси-датчанина срубили бойцов хевдинга Модольва, болтавших языками у огня, и согласился. Но все же вызвался идти третьим, чтобы шедшие позади могли видеть, куда ноги ставят.

Позади словена с присвистом втягивал воздух Димитрий. Раненый хоть и весил не больше, чем человеческий подросток, но все-таки тяжесть немалая. А ведь монах волок еще и свои пожитки, и найденную книгу.

За херсонитом Нехта вел под локоть Лохлайна. Десятник динни ши, верно, и впрямь малость повредился умом от «ласки» викингова кулака — безропотно шел, куда ведут, улыбался, глядя отрешенно поверх голов. Вратко, с одной стороны, жалел его, а с другой — радовался, что среди его спутников прекратились споры, пересуды и взаимные оскорбления. В такой тишине и благости хоть на край света можно. Только выбраться бы из-под земли.

Прикрывал отряд Олаф. Великан держал меч наготове и то и дело оглядывался. Вратко разделял волнение хёрда: когда идешь последним, так и кажется, что кто-то набросится на тебя из темноты, запрыгнет на спину, вцепится клыками в затылок.

Вульфер остановился так быстро, что Гуннар едва не наступил ему на хвост.

— Ты что?! — возмутился викинг.

Оборотень глухо рычал. Его уши подрагивали от напряжения.

Вратко подошел почти вплотную к кормщику, поднял повыше огонек.

Между двумя неровными глыбами застряло тело несчастного Руарка. Изломанное и согнутое так, как никогда не согнется живое существо.

— Вот сволочь-то… — с изрядной долей брезгливости проговорил Гуннар, показывая кончиком меча на голову мертвеца.

Верхушку черепа подземельщика будто ножом срезало. Светлые волосы слиплись в сосульки от крови. Не оставалось ни малейших сомнений в судьбе динни ши.

«Похоронить бы… — пронеслось в голове новгородца. И тут же ответная мысль. Постыдная своей черствостью и страшная своей убедительностью. — А как? Нельзя тратить время. Даже труп с собой захватить — задержка, которая может дорого стоить оставшимся в живых…»

— Cadal math dhut, Rooark! [99] — негромко проговорил подошедший сзади Нехта. Отпустил локоть Лохлайна и поднял к своду пещеры узкий клинок меча.

— Владычице милостивая, человеколюбивая и зло не помнящая, приими жалость нашего прошения и ходатайствуй неотступно о милости к милостивому Твоему Сыну и Владыке, еже помиловать и простить грех инославия умершим сродником нашим и иже с ними помянутым, отпущение и место сим милости неотъемлемо подати… [100] — пробормотал скороговоркой Димитрий.

Вратко перекрестился. Хотя, конечно, динни ши вряд ли нуждался в православной молитве и благословении бога, власть которого его народ не признавал и — что там греха таить? — не любил.

— Tha an t- m againn falbh, [101] — голос Нехты звучал ровно и даже равнодушно. Кто знает, может, у малого народца и не принято хоронить погибших? Пусть подземная тьма поглотит тело павшего.

Новгородцу захотелось сказать какую-нибудь вису. Не обязательно свою. Но Вратко помнил слишком мало стихов, сочиненных скальдами минувших лет. Был бы здесь Хродгейр или Сигурд…

Громкий предупреждающий рык волка вырвал словена из раздумий.

И тут же накатившаяся невесть откуда волна холодного, беспричинного страха дала понять: вот оно, началось!

— Берегись! — гаркнул Гуннар, сжимая черен меча двумя руками.

Охнул и чуть слышно принялся молиться херсонит.

Светящийся клубок на ладони Вратко мигнул, едва не погас, снова разгорелся. И снова мигнул…

— Где ж ты, зараза, — сдавленно выругался Олаф.

Новгородец обернулся и увидел, что соломенноволосый хёрд, подняв меч над головой, застыл, прикрывая отряд с тыла. Рядом с ним Нехта прижал приклад самострела к щеке. Лохлайн глуповато улыбался, поглядывая по сторонам, из уголка его рта сбегала струйка слюны. Димитрий, опустив раненого на камень, истово крестился.