– А разве достойно мужчины бросать в беде слабого? – немедленно возразил Вилкас.

– Это она-то слабая! Эге! Как же! Андраш еще наплачется, когда эта змея ужалит его!

– Злой ты! – покачал головой литвин. – Я вот о другом думаю.

– О чем же?

– Как мы втроем на одном коне поедем дальше?

– Вот! – Улан аж подпрыгнул. – За купцом тоже не сильно погонишься на своих двоих.

Никита вздохнул.

– Думать надо. Прикидывать.

Татарин отвернулся с обиженным видом. Уж он точно все для себя решил.

Вилкас почесал в затылке, сдвигая мохнатую шапку на брови. И вдруг лицо его озарилось.

– О! Никита! Чуть не забыл… Держи!

Он выудил из-за пазухи тряпичную куклу и с улыбкой протянул ее Никите.

– Твоя?

– Моя!

Парень схватил игрушку, прижал ее к груди. Живой еще домовик или нет?

– А ты хитер, – подмигнул Вилкас. – Какой оберег раздобыл!

– Какой?

– Ну уж не знаю… Только мне показалось, что каукас у тебя там прячется.

– Кто?

– Каукас… Ну, домовой по-вашему. Дед мой так его называл. А бабка говорила – каукас. Он мне подсказал, что тебя под Витебском искать надо.

«Вот спасибо, дедушко… – подумал ученик Горазда. – Может, ты еще подскажешь, как дальше быть? Искать Василису или на закат скакать, боярину Емельяну вдогон?»

Он с надеждой глянул на куклу. Но домовой молчал. Будто давал понять, что есть в жизни каждого человека поступки, на которые он должен решиться сам, без посторонней помощи и подсказок.

Вилкас похлопал по шее пегого жеребца.

– Один ты у нас остался на троих. Вся надежда теперь на тебя…

Никита рассмеялся.

– Был бы он длиной как лавка в гриднице, да о восьми ногах! Мы бы тогда помчали бы как ветер!

– А правда, – обратился литвин к Улану-мэргену, – что в Орде есть такие звери чудные – больше коня, мохнатые, а на спине – два горба?

– Ага! – отозвался татарин. – ТэмэгэнТэмэгэн – верблюд.1} называется. Сильный, как три коня! Если запрячь, то не кибитку, а целую юрту на колесах тащить может. Выносливый! По степи идет, по пустыне идет. Колючку жует! Десять дней может не пить ничего!

– Вот это зверь! – восхитился Вилкас. – Нам бы такого! Смог бы он троих на хребте унести?

– Смог бы! Запросто!

– Здорово! Э-э! Погоди! Да он наверняка медленный, как корова. Еле тащится, поди!

– Еще чего! – Глаза ордынца задорно блеснули. – Тэмэгэн бежит – не всякий конь угонится!

– Бежит – земля дрожит! Упадет – три дня лежит! – Вилкас подмигнул Никите.

– Глупости говоришь! – возмутился татарчонок. – Самые знаменитые баатуры верхом на них охотились на волков и на сайгаков. Сидишь между горбов и стрелу за стрелой пускаешь.

– И не трясет?

– Тэмэгэн – иноходец!

– Каждый?

– Каждый. По-другому бегать не умеют.

– Здорово! А что он ест так мало?

– Он и пьет тоже мало!

– Да я верю! А почему? Коня вон каждый день кормить надо!

– Сказал! То конь, а то – тэмэгэн. Старики говорят, он, мол, в горбах еду с водой носит.

– Как это – в горбах? В каких горбах?

– А на спине у него горбы. Когда сытый и отдохнувший, они толстые, как налитые. Как…

– Да ладно, я понял! – расхохотался литвин.

– А когда голодный, висят, как тряпочки.

– А как же он еду в них прячет?

– Откуда мне знать?

– Э-э-э… – скривился Вилкас. – Не знаешь, а говоришь.

Он тряхнул головой и запел:

Улан-мэрген сморщился и зажал уши руками. А Никита только улыбнулся. Благодарение Господу, он вновь на свободе. Идет куда хочет, болтает ни о чем, зато с кем хочет. Это ли не счастье?

– Думаю, тэмэгэнов мы здесь не найдем, – сказал Никита. – Что-то не припомню я, чтоб они водились в русских землях. А потому надо на ноги уповать. Мой дед говорил, что ноги надежнее любых коней.

– Как могут ноги быть лучше коня?! – возмутился ордынец. – Конь для баатура – лучший друг. Нет коня – нет баатура.

– Коня кормить надо. От волков защищать, – пояснил Никита.

– А еще лечить! – вмешался Вилкас и похлопал пегого по шее. – Так ведь, дружище? Ковать! Да от конокрадов отбиваться!