Время близилось к полудню, солнце пекло нещадно, и людей в лагере видно не было. Но как только «Волга» подкатила к самой большой юрте, из нее вышел Болеслав и высокий мужчина среднего телосложения с волевым загорелым лицом. Его русые волосы были зачесаны назад и собраны в хвостик, а крупный нос выступал далеко вперед. Точно в межбровье, в районе третьего глаза, у незнакомца красовалась крупная темно-коричневая родинка. На нем были шлепанцы, тренировочные штаны и рубашка забавной расцветки, которая пользовалась популярностью у колхозной молодежи при социализме: мелкие белые звездочки, ромбики и цветочки на сине-голубом фоне.

Болеслав радостно обнялся с приехавшими и представил их мужчине, который оказался начальником юрт-лагеря. Его звали Владимир Марусич. Рукопожатие его было крепким, а взгляд прищуренных карих глаз – цепким и пристальным.

Расплатившись с шофером, ребята выгрузили рюкзаки, и Марусич с Болеславом проводили их в отдельную юрту, приготовленную для них как для ведущих. Пол в юрте был устлан узорчатым ковром из мягкого войлока, на нем лежали два тонких матраса (видимо, из того же войлока), одеяла и тугие тряпичные подушки. Друзья сняли сандалии и оставили их у входа, чтобы песок не попал на чистый ковер.

Основание юрты составлял решетчатый каркас из деревянных жердей, покрашенных красной краской и перекрещенных под прямым углом. Этот цилиндрический остов высотой около полутора метров удерживал всю конструкцию юрты, собранную без единого гвоздя. Скреплялись жерди продернутыми в отверстия ремешками из сыромятной кожи. К верхним концам жердей, при помощи тех же ремешков и веревок, были приделаны более толстые изогнутые палки, образующие купол юрты. Эти купольные жерди были похожи на спицы в колесе, вверху юрты они были вставлены в деревянный обод. Позже ребята узнали, что деревянный обод с перекрестьем внутри называется «тундук» и символизирует домашний очаг. Тундук даже изображен на национальном флаге Киргизии.

Решетчатую боковую стенку снаружи обтягивала соломенная циновка. А вверху, где решетка скреплялась с жердями купола, ее украшала широкая шерстяная полоса с красно-синим киргизским орнаментом. С купольных жердей свисали синие и красные кисти из толстой шерстяной нити.

Снаружи весь деревянный остов юрты (кроме тундука) был накрыт толстым войлоком, обшитым плотной тканью типа брезента. Входом в юрту служила деревянная дверная рама, которая накрывалась сверху прямоугольным куском войлока. На деревянной стойке у входа были две электрические розетки, а над дверью висел электросветильник в виде чаши.

Днем тундук был открыт, для вентиляции. В случае дождя или холода его можно было закрыть, потянув за веревку, привязанную к краю небольшого квадратного полотнища, который лежал на куполе юрты и использовался в качестве «крышки люка».

Обиталище кочевников вызывало неподдельное восхищение и уважение… Это было добротное жилище, к тому же дышащее восточной экзотикой. Друзья почувствовали, как внутри зашевелились смутные воспоминания из тех воплощений, когда они были суровыми степными воинами.

Осмотрев чудо-кибитку изнутри, путешественники вытащили из рюкзаков нужные вещи. Туристические коврики они постелили на ковер, под матрас. Развернули спальники, в изголовье кинули свитера. Куртки, джинсы и треники заняли свои места на вешалках, под которые были приспособлены заостренные концы боковых жердей.

Переодевшись в плавки и пляжные шлепанцы, друзья направились к главному шатру, где хозяин лагеря уже заваривал для них чай.

Пространства здесь было намного больше, чем в обычной юрте. Внутренняя обстановка сразу настраивала на медитативный лад: бордово-черный ковер на полу, разноцветные кисти, свисающие с купольных жердей, а вверху, под деревянным куполом, белоснежная ткань. На стенах были развешаны тематические рисунки, на ковре разложены пухлые подушки с эмблемой Инь-Ян. а на самом видном месте красовался большой календарь, посвященный гаданию по «И-Цзин». Из музыкального центра «Panasonic» (почти такого же, как у Вовки дома) лилась негромкая мяукающая музыка в китайском стиле с позвякиванием колокольчиков и монотонными звуками какого-то струнного инструмента…

Москвичи еще не предполагали, что это мяуканье им предстоит слушать во время принятия пищи в течение чуть ли не всего фестиваля.

– «Тай-Чи», Оливер Шанти, – безошибочно определил Серега, у которого дома была собрана огромная коллекция всевозможной медитативной и трансовой музыки.

Марусич сидел на подушечке перед низким деревянным столиком рядом с Болеславом. Подтверждая Серегину догадку, он степенно кивнул:

– Да, я очень люблю эту музыку. Дао проявлено во всем сущем, но есть вещи, что несут в себе его поток полноводной рекой.

«Э, да Марусич явно помешан на китайских штучках. Дао, чайные церемонии, неспешные философские беседы ни о чем и все в таком роде», – мысленно вынес «диагноз» Тараканов.

Болеслав поддел витиеватого приятеля:

– О, мой преисполненный мудрости друг! Дао Дэ Цзин также гласит: «Нас никому не сбить с пути, нам пофигу куда идти!» .

Под сводами юрты раздался совершенно непристойный хохот всех четверых.

Вовка и Серега удобно устроились на подушках, сложив ноги по-турецки. Босые ноги нежились, касаясь мягкого войлока ковра. На столике уже стояли чистые пиалки, плетеный стаканчик с чайными и десертными ложками, блюдо с печеньем и лепешками, нарезанными крупными ломтями, а также пиалы с медом и вареньем – абрикосовым и смородиновым.