В какой-то момент Серега с Вовкой вскочили и придвинулись ближе ко входу, не веря глазам своим – после очередного порыва ветра дождь внезапно перешел в град. Ледяные горошины с силой ударяли по крыше и, подпрыгивая, стреляли в песок. В юрту град практически не залетал, разве что только рикошетом. Градины сыпались как из мешка, усеивая желто-бурую песчаную поверхность крупным белым бисером. Одни кусочки льда быстро таяли, а новые порции падали еще и еще. Артобстрел продолжался недолго, всего несколько минут, и вскоре град сменился дождем с крупными каплями. Небо над «Бродвеем» посветлело, а струи дождя стали постепенно редеть, превращаясь в нити, а потом – в трассирующие очереди. Ливень кончился так же быстро, как и налетел, ветер стих. Гроза унеслась вдоль гор на восток, в сторону Покровки.

Не успела последняя капля долететь до земли, как равнина осветилась ярким солнечным светом, а небо озарилось яркой радугой! Да не простой, а двойной! Народ дружно высыпал из своих кибиток, прыгая от радости на мокром песке и возбужденно тыча пальцем на эту немыслимую красоту. Серегу с Вовкой обуяла детская радость! Тараканов увлеченно щелкал фотиком. Тонкий переливающийся мост перекинулся через полнеба. Левым краем радуга тонула в Иссык-Куле, а правым упиралась в предгорья. Справа нарисовалась вторая половинка радуги, которая то вспыхивала более сочно, то утончалась и таяла. На темно-синем фоне грозовых туч, уплывших на восток, радужный мостик был особенно ярким, он сиял люминесцентными цветами. А полукруг неба под радугой выглядел светлее, он будто светился нежно-голубым фоном.

Йога в этот вечер была особенная, исполненная яростной силы. Буйство природы продолжилось и на тонком плане. С первой же задержки ревущие потоки хлынули в тело, сотрясая его и безжалостно швыряя то в одну сторону, то в другую. Устойчивость к Иссык-Кульской мощи, которую Вовка с Серегой успели наработать к концу второго дня, растаяла, как град на теплом песке. Сила вытворяла с ними что хотела. Небо падало с быстротой молнии, превращаясь из пены облаков в мелкоячеистую сеть слепящего золотого излучения. Эта структура с шипением тысячи кобр опутывала йогов, стирая их личность, а потом постепенно возрождая к жизни. Матрица разлеталась на миллиарды осколков, исполняющих бешеную пляску Шивы, великого разрушителя. Невидимый голос рокочущим эхом гремел отовсюду: «Ты хотел это увидеть? Так смотри же!». Падение на небеса – и взлет в пропасть. Схлопывание в ничто – и расширение до колоссальных размеров. Не существовало ни верха, ни низа, ни права, ни лева. Если где-то и находился край земли, то Вовка наблюдал и чувствовал его зыбкую границу – то, где нечто осязаемое оборачивается пустотой. Более того, он и сам был этой непостижимой гранью.

Серега тонул в волнах Иссык-Куля, бормочущего древние мантры, погружаясь в пучину, где висела незыблемая оглушительная тишина. И когда уже казалось, что прошла целая вечность, бездна разверзалась и кипящий гейзер с немыслимой скоростью выносил путешественника на поверхность – в ошалевшее от неожиданности плотное тело.

Песок, на котором стоял Тараканов, вдруг становился жидким. И Вовка летел по его волнам, как скоростной скутер, чтобы в следующее мгновение столкнуться со стеной непонятно чего и нырнуть в тоннель, в котором было невозможно остановиться или затормозить. Чтобы на предельной скорости с ревом вылететь в центр кипящего солнечного ядра, испариться в невесомые частицы и опять затвердеть в человеческой форме на берегу Иссык-Куля.

Серега созерцал, как великое бессмертное начало обволакивается Майей [43] , материальным покровом, обретающим твердость и конечность. Он пронзал пространство временем, как пылающей нитью, нанизывая на нее мириады миров, сворачиваясь в спирали и возвращаясь к исходной точке.

Притяжение гор порождало свирепый ветер, который уносил Вовку на диковинные планеты. Там разворачивались цветовые картины, захватывающие воображение, сливались потоки таких завораживающих оттенков, которые не способен представить себе ни один человек с планеты Земля, и рождались новые формы.

Иссык-Куль устроил настоящие американские горки в энергетическом теле: «Любителям духовного экстрима посвящается!». Временами становилось страшно, ум пугался тотальной неизвестности, того, что он и его носитель рассеется навсегда на сокрушительном ветру Нагваля. Но азарт и несгибаемое намерение затягивали неугомонных игроков все дальше и дальше. Наконец, Матрица-мать позвала своих расшалившихся детей домой. Солнышко, клонившееся к закату, спряталось за облака. Подул прохладный ветерок. Даже в футболке стало прохладно.

Вовка глянул на часы, которые он бросил в одну из сандалий перед началом комплекса. С начала йоги прошло ровно два часа. Он воскликнул:

– Два часа такойэкстатической йоги приравниваются к десяти годам классической, с сидением на коврике. Бесценный, потрясающий подарок Силы!

Несмотря на ветерок, многие торчки все же искупались. Вытеревшись полотенцем и надев футболки, треники и куртки, Вовка с Серегой приютились на пригорке неподалеку от воды, на камешках, которые все еще хранили тепло уходящего солнца. Начинался просмотр ежевечернего сериала «Иссык-кульские закаты». Места в зрительном зале заняли еще несколько человек. Все хранили почтительное молчание, Серега задумчиво покуривал сигаретку.

С пляжа закат выглядел совершенно по-другому. Солнце садилось не над мысом, как вчера, когда друзья созерцали его сидя возле своей юрты, а над морем (Иссык-Куль почти никто не называет озером, язык не поворачивается). Широкая солнечная дорожка, искрящаяся, бликующая и вибрирующая на волнах, простиралась от горизонта почти до самых ног зрителей. Красивейшая река из жидкого золота, переливаясь и создавая живые орнаменты, текла к Вовке, Сереге и их товарищам по счастью. Ближе к ним она становилась прерывистой, пропадая во впадинах волн, а волны, накатывая на берег с мягким плеском и шуршанием, играли неповторимую живую мелодию к вечернему кинофильму.