Стихотворения и поэмы в 2-х томах. Т. II
вернуться

Андреев Вадим Леонович
Шрифт:

«Все шатко, все в мире — утрата…» [53]

Все шатко, все в мире — утрата, И даже вселенной — смертная дата Мерещится нам: улетает куда-то Все то, что придет или было когда-то. По точным орбитам летят друг за другом, Рождаясь и вновь угасая, светила, И время, вращаясь по кругу, по кругу Не знает само — что будет, что было. И только порою летит по спирали Кометой, бежавшей из заточенья, Из времени вырвавшись, — дале и дале — Непокорное числам мгновенье! Только мгновенье любви совершенно, Вневременно, неизмеримо, Только оно в бесконечной вселенной Своевольно и неповторимо. 1974

53

«Все шатко, все в мире — утрата…» — HP.

Обетованная земля («Мне никем та земля не обещана…») [54]

Обетованный — обещанный. Ханаанская земля,

в которую Бог, согласно своему обещанию, привел евреев.

Мне никем та земля не обещана… Странником к обетованной земле, К той, что всю жизнь мне мерещится, Сквозь ветер и вьюгу стремительных лет, Я иду и встречаю — за кладбищем кладбище: Я иду по следам революций, предательств и войн, По следам лагерей, по заросшим травою пожарищам, Ведомый одною лишь мыслью — домой. А дома-то нет: он стоит за порогами Канцелярских торжеств, лицемерья и лжи, К нему не пройдешь столбовыми дорогами, К нему лишь тропинка, петляя, бежит. По лесу идешь и зовешь — издалека аукнется Человеческий голос — протяжно звенит золотое «ау», Но и он о молчанье, как в стену высокую, стукнется, Как будто я только ушедших из жизни зову. Полстолетья прошло, и дорога назад мне заказана: Я от странствий устал — не по мне поезда, не по мне корабли, Что смолчал, то смолчал, но что сказано — сказано… Я стою на пороге — обетованной земли. 1974

54

Обетованная земля — HP.

«А в памяти детство…» [55]

А в памяти детство. Невозвратный уют. Меня еще Димой Дома зовут. Зовут — недозваться — Недозваться меня: Я еще в обаяньи Золотого огня. Керосиновой лампой Стол освещен. Я в книжные строки С головой погружен. И прямо из круга В ладони ко мне «Рожденное слово» Слетает в огне. «Из пламя и света» — Как она хороша, Эта ясная строчка! — И слышит душа, Как слово вспорхнуло, Как слово летит, Как нежное горло Ошибкой звенит. Бессмертное слово, Таинственный звук… Керосиновой лампы Магический круг. 1974

55

«А в памяти детство…» — HP: под названием «“Из пламя и света…”».

«Ночь спорит с днем. В речных просторах…»

…стройный мусикийский шорох Струится в зыбких тростниках.

Ф. Тютчев

Ночь спорит с днем. В речных просторах Гуляет ветер. Мыслящий тростник Поет, и мусикийский шорох Преображается в земной язык. Но все слова полны значеньем, Неясным человеку, волшебством, Магическим и темным пеньем И непонятных звуков торжеством. Нам тайну слова Бог не выдал, Ее не ведают ни друг, ни враг, Но тот, кто знает, — древний идол — Хранит от зла языческий очаг. 1974

«Быть может, останется несколько строк…»

Быть может, останется несколько строк, Не подчинившихся власти забвенья… О как будет тот день и широк, и высок, Станет на миг бесконечным мгновенье Для ушедшего в смерть, если кто-нибудь там, В мире далеком, где жил он когда-то, Доверит своим задрожавшим губам Слово того, кто ушел без возврата! 1971–1974

«Люблю тебя. Бессмертье мне постыло…»

Люблю тебя. Бессмертье мне постыло. Мне дорога моя земная скорбь. Я помню жизнь и все, что в жизни было — Страданий и восторгов острый горб. И поднимая взор мой в небо, к Богу, Я слышу голос: «Ты молись и верь». Я говорю ему с отчаянной тревогой: «Молчи, не искушай, не лицемерь! Ты без меня не Бог, Тебе я нужен. Отображен во мне Твой вечный лик. Ты мысль моя, Ты мной обезоружен: Я раб, но я Твой символ, Твой язык». 1975

«Я шел непроходимым лесом…» [56]

Э. Неизвестному

Я шел непроходимым лесом. Увидел кедр. По вертикали в тучи Рвалась вершина. Под густым навесом Его ветвей остановился я у самой кручи, У края гладкого, как ствол, обрыва Вдруг замер я — беспомощно счастливый. Я был в скрещении зенита и надира, Вне времени. Пустот таинственные дыры Зияли подо мной и надо мной. На брюхе Прилег усатый уссурийский тигр И полз ко мне, должно быть, не для детских игр, Ко мне, лишенному дыхания и слуха. Я стал гранитом. Я не смог руками На ключ закрыть лица. Тигриные зрачки Горели, источая желто-синий пламень, И стало все отчетливо темней, Но я не мог разжать тиски. Он описал вокруг меня дугу, На лапы встал и скрылся в толчее ветвей. Отныне я до смерти не смогу Забыть скольженье черно-рыжих полос, Небытие мое, гранитом ставший голос. 1976

56

«Я шел непроходимым лесом…» — HP.

«Как сердцу становится близко…» [57]

Тоска глядеть, как сходит глянец благ, И знать, что все ж в конец не опротивят, Но горе тем, кто слышит, как в словах Заигранные клавиши фальшивят.

Иннокентий Анненский, «К портрету»

Как сердцу становится близко Сияние блеска и света… Иль это случайно — описка Грядущего лета? Я вижу — серебряных полос Фонарных ложится на стены Прозрачно-таинственный голос Последнего плена. А завтра… Но завтра, быть может, Не будет, не будет, не будет, И свет пожелтевшее ложе Остудит. 1976

57

«Как сердцу становится близко…» — HP.