Шрифт:
Можно было бы продолжать эти рассуждения и дальше, но я ограничусь тем, что сказано. Просто ситуация меняется с беспрецедентной скоростью. Осуждение «отцов» и «детей» и сопутствующих им проблем бессмысленно. Оно только будет увеличивать имеющийся разрыв и непонимание друг друга. Мы должны постараться осознать эти изменения, чтобы не только безнадёжно не отстать, но претендовать на место твеновского лоцмана на Миссисипи.
В заключение небольшое резюме о границах библиотеки. У каждой есть очевидные границы, как внутренние, так и внешние (см. рис. 1 , 2 ), и одновременно библиотека безгранична — так можно сформулировать противоречие, лежащее в основе обсуждаемой темы. Как это объяснить? Факт наличия границ библиотеки воспринимается как результат сложившейся практики: вот академическая библиотека и её система, вот национальная библиотека, а вот их кадры, собрание текстов (фонды), синтаксис — порядок и правила пользования библиотекой и т.д. В то же самое время библиотека не имеет границ, они становятся прозрачными, но уже в другом смысле. Библиотека не имеет границ как собрание памяти человечества, хранилище накопленных знаний, постоянный рост которых есть объективная реальность. В библиотеке устанавливаются связи между текстами-знаниями, между миром библиотекарей и миром читателей. Поэтому библиотека безгранична и искусство её состоит в том, чтобы, не переходя внешних и внутренних границ, сохранить себя как пространство, обеспечивающее сохранение знания «без субъекта знания». В этом видится одна из главных задач будущих поколений.
«Человеческие решения зависят от памяти о прошлом и от ожиданий будущего, — пишет в своём послании грядущим поколениям нобелевский лауреат, физик И.Р. Пригожин — …Дело будущих поколений — создать новую связь, которая воплотит как человеческие ценности, так и науку, нечто такое, что покончит с пророчествами о «конце Науки», «конце Истории» или даже о наступлении эры «Пост-Человечества». Мы находимся только в начале развития науки, и мы далеки от того времени, когда считалось, что вся вселенная может быть описана посредством нескольких фундаментальных законов… Задача, стоящая перед будущими поколениями, состоит в том, чтобы создать новую науку, которая объединит все эти аспекты, ибо наука до сих пор находится в состоянии младенчества… Один признак надежды — это то, что интерес к изучению природы и желание участвовать в культурной жизни никогда не были так велики, как сегодня. Мы не нуждаемся ни в каком «пост-человечестве». Человек, каким он является сегодня, со всеми его проблемами, радостями и печалями, в состоянии понять это и сохранить себя в последующих поколениях» [82] .
82
Пригожин И. Кость ещё не брошена // Синергетическая парадигма: Нелинейное мышление в науке и искусстве. М.: Прогресс-Традиция, 2002. С. 15; 20-21.
Finale. Allegro — Библиотечный финал
Двадцатый век ушёл по-английски, не попрощавшись, оставив нам в наследство накопившиеся и нерешённые библиотечные проблемы. Многим они незаметны. Я допускаю, что когда-нибудь учёный, изучающий ушедшее столетие по темпам развития техники, вооружений, экономическим или политическим потрясениям, по завершении исследований вполне мог бы сказать: я не заметил ничего, что касалось бы библиотек и библиотечного дела; судя по всему они не так уж много значили в культуре данной эпохи.
Что же осталось в исторической памяти России? Подчинение библиотечного дела интересам правящей идеологии, насильственная централизация, перепрофилирование фондов, гигантские спецхраны, гибель и разграбление библиотек в войнах, пожарах, наводнениях, разочарование в происходящих переменах…
Но в том же веке делалось много, в принципе, правильного и хорошего: осуществлялось государственное руководство библиотечным делом, строились новые библиотеки, совершенствовалось комплектование фондов, росло количество библиотечных факультетов в вузах, шла интенсивная подготовка учебных и научных кадров, увеличивался выпуск библиографической продукции.
Остальное же станет далёким от нас, как Александрийская библиотека. Мало кому будут интересны дискуссии о советском библиотековедении, его сущности, проблемах, отличии от буржуазного; о советской библиотечно-библиографической классификации, её новизне по сравнению с универсальной десятичной и классификацией М. Дьюи; о библиографировании литературы по марксизму-ленинизму. Из разряда когда-то глобальных и принципиальных, краеугольных проблем они переходят в исследования локального масштаба, становясь фактом существования ушедшей библиотечной культуры. Воспоминания библиотекарей и воспоминания о библиотекарях и библиографах надолго останутся в архивах, пока о них в своих мемуарах не напишут другие [83] .
83
Одно из таких тёплых воспоминаний о московском библиографе А.В. Ратнере, рано ушедшем из жизни, я недавно нашёл у петербургского искусствоведа И.Ф. Петровской: «Наша переписка продолжалась пятнадцать лет… Саша писал мне о своих работах, о моих книгах и статьях, мы делились оценками современных социальных событий, впечатлениями от только что прочитанного, обменивались советами прочесть, делились влюблённостью в героев своих исследований и в самый процесс поисков и находок новых исторических свидетельств». См.: Петровская И.Ф. В конце пути. СПб.: Петровский фонд, 1999. С. 316-317. Среди «библиотечных» воспоминаний выделю прекрасную книгу Н.И. Тюлиной «Дома и на чужбине: Записки библиотекаря со счастливой судьбой» (М.: Либерея, 1999. 135 с.).
Скорее всего прошедшее столетие назовут столетием испытаний и поисков. Оно запечатлело образ всей истории развития библиотечно-библиографического дела и науки в СССР, России и отношения к ним общества, стало свидетелем их расцвета, «нормального» состояния, а затем и «заката», осени. Если с этим согласиться, то интересно увидеть в XX в. не преддверие новой библиотеки, а, наоборот, завершение классического этапа её развития, увидеть традиционную библиотеку в её «осенней» фазе жизни, чтобы чётче понять, что отмирает, что уходит в прошлое навсегда, а что остаётся наследникам. Надо по возможности не упустить ничего наиболее важного из того, что уже найдено и опубликовано. Сохранить события, которые порой просто замалчивались или, наоборот, сочинялись и преподносились как реальные факты, в действительности никогда не бывшие.
В столетии испытаний и поисков было что-то, что постоянно сопутствовало человечеству, что не покидало его никогда. Это —надежда. «Нам нужна надежда…, — писал Карл Поппер в 1945 г. — Но большего нам не нужно, и большего нам не должно давать. Нам не нужна несомненность» [84] . Вспомним, что по В.И. Далю, слово надежда истолковывается как: 1. упованье, состояние надеющегося. 2. опора, прибежище, приют. 3. отсутствие отчаяния, верящее выжидание и призывание желаемого, лучшего. 4. вера в помощь, в пособие (Т. II, С. 412).
84
Popper K.R. The Open Society and its Enemies. Vol. II. London: Routledge and Kegan Paul, 1945. P. 279. Я привожу это утверждение К. Поппера в переводе Д.Г. Лахути. См.: Эволюционная эпистемология и логика социальных наук: Карл Поппер и его критики / Пер. с англ. Д.Г. Лахути. М.: Эдиториал УРСС, 2000. С. 341. Имеется и другой перевод этого высказывания, сделанный П.И. Быстровым. Во втором томе русского издания книги «Открытое общество и его враги» английское слово «certainty» трактуется Быстровым не как «несомненность», а как «определённость». Несомненность (правильность, достоверность) и определённость — термины, разные по смыслу. В итоге перевод с английского становится неточным. Предлагаю читателю самому сравнить оба варианта перевода утверждения К. Поппера. Первый у Д.Г. Лахути, приведённый в книге «Эволюционная эпистемология…», и второй, у П.И. Быстрова: «Да, мы нуждаемся в надежде… Однако мы не нуждаемся в большем и большего нам не должно быть дано. Нам не нужна определённость» (Поппер К. Открытое общество и его враги. Т. 2. Время лжепророков: Гегель, Маркс и другие оракулы / Пер. с англ, под общ. ред. В.Н. Садовского. М.: Феникс, 1992. С. 322).
Надежда имеет ценность как состояние человека сама по себе. Как и любовь. Что является предметом надежды? Возможность нашего со-бытия с ожидаемым. Состояние надежды для человека становится даже большим, чем её исполнение. Через состояние надежды библиотека обещает читателю реальность возможного события с разыскиваемыми текстами… Рискну сейчас определить виртуальную библиотеку как библиотеку реальных возможностей для читателя, как библиотеку, где физически должно быть собрано, но не в одном месте, всё, что когда-либо было написано.