Ближе к лесу хорошие дома исчезли, и пошли обычные сельские хаты под соломой. Да и к самой опушке постройки не доходили. Вдоль крайних плетней еще тянулся широкий пахотный клин, только в одном месте прорезанный хорошо накатанной колеей. Возле опушки эта дорога круто сворачивала и упиралась в ворота, за которыми в густом окружении садовых деревьев виднелся низко-раскидистый бывший помещичий «палац».

Догадываясь, что за ним наблюдают, Петро дал шенкеля, и через минуту конь внес его в гостеприимно распахнутые ворота усадьбы. Очутившись на широком дворе, Меланюк подъехал к коновязи, спрыгнул на землю и начал привязывать поводья за длинный, изгрызенный лошадиными зубами брус. Никто во дворе не появлялся, но, судя по истоптанному вдоль и поперек снегу, людей в доме было порядочно.

Конь, напоминая о себе, тепло всхрапнул над ухом, и Петро, бросив оглядываться по сторонам, отпустил подпругу. Размышлять больше было не о чем, и Меланюк пошел прямиком к низкому, деревянному, чисто выметенному крыльцу.

Постучав для порядка сапогами, Меланюк нажал ручку и очутился на длинной, щедро застекленной веранде. Одна из внутренних дверей была приоткрыта, и Петро, не раздумывая, вошел туда. В большой, пустоватой комнате, возле встроенного в угол камина, спиной к огню стоял Пилюк, который, едва завидев Петра, возмущенно выпалил:

— Ну, нарешти! Чого ехал долго?

— Я добре ехал… — пожал плечами Петро.

— Вин ехал! — Пилюк еще раз сердито фыркнул, но злость его, вызваннная нетерпением, быстро пошла на убыль и он наконец-то перешел к делу: — В мене розмова до тебе. Віч-на-віч…

— Я слухаю… — Петро бесцеремонно протянул руки к огню.

— Як на твий погляд, немцы полоненных видпускають?

— Так… Але щось дуже розборчиво…

Пилюк сразу успокоился и согласно кивнул.

— От и мени так здаеться… Так ось, немцы до нас дило мають. Сюда повынни приехать… А тебе я ранише хотив бачиты. Бо воны наполягалы щоб я тебе вызвал, розумиешь? Як думаеш, чого так?

— А мени чого думать? — Петро изо всех сил старался казаться равнодушным. — Мени що сказано, то и роблю…

— Обговорить тра…

Явно заготовивший какую-то тираду, Пилюк запнулся на полуслове и растерянно посмотрел на Меланюка. Ему хотелось что-то сказать, но он не решался и, отвернувшись к огню, нервно защелкал пальцами. Скорей всего, пальцы у него вспотели, и щелчки получались мягкие, шлепающие.

Петру, однако, было не до Пилюковых переживаний. Сейчас, затравленно глядя в окно, Меланюк пытался сообразить, зачем он вдруг понадобился немцам, да еще в компании с Пилюком. Окно вроде выходило на другую сторону дома, во всяком случае, за ним был не истоптанный сапогами двор, а виднелся зеркально-гладкий лед помещичьего пруда.

У Петра мелькнула мысль, что по такому льду сбежать не удастся, и он, пытаясь избавиться от наваждения, затряс головой…

Синий шикарный «вандерер» въехал в ворота, потом, оставляя на снегу двора шинные узоры, развернулся и замер перед крыльцом. Из машины, потягиваясь после дороги, не спеша вылезли два немецких офицера и очкастый, пожилой панок в штатском. Оглядевшись, они спокойно поднялись на крыльцо веранды, у дверей которой их уже почтительно ждали Пилюк с Меланюком.

Первым на веранду зашел низенький полноватый майор и, то ли ответив, то ли нет на приветствие, не задерживаясь, прошел в комнату. Следом незаметно проскользнул штатский, а второй немец, обер-лейтенант, став перед дверью, жестом приказал Меланюку войти первым.

Петро послушно шагнул через порог. Дверь позади быстро закрылась и, оглянувшись, он понял, что Пилюк остался на веранде. И немец, и штатский оценивающе посмотрели на Меланюка, после чего майор заговорил первым:

— Я есть майор Хюртген, это… — немец кивнул на штатского, — мой переводчик пан Ленковский, а ты есть Меланюк?

— Так точно, герр майор! — Петро щелкнул каблуками и вытаращился.

— Пфуй, не так громко… — майор недовольно сморщился. — Те, что из лагеря, не есть большевик?

— Нет, герр майор, я проверил!

— О гут, гут! — Так и не сняв шинели, немец подошел к камину и протянул руки к огню. — Скажи, Меланюк, ты пана Длугого помнишь?

— Так, герр майор… — Петро Меланюк сокрушенно вздохнул и постарался придать лицу скорбное выражение.

Наверно, вздох Меланюка достиг цели, во всяком случае, немец перестал изображать индюка и заговорил о деле:

— Меланюк, ты будешь делать для меня то, что ты делал для герра Длугого, у тебя будет возможность докладывать…

— Слухаюсь, герр майор!.. Я все зроблю!

В голосе Меланюка сами собой прорвались радостные нотки, но немец, недовольный тем, что его перебили, жестом остановил Петра.

— Не надо говорить. Мало слов, больше дел. А сейчас можно идти. — Немец повернулся к переводчику. — Пан Ленковский, пан референт может входить…

Поняв, что задерживаться не следует, Петро задом толкнул дверь и отступил на веранду. Пилюк хотел что-то спросить, но переводчик, вышедший следом, так посмотрел на него, что «Кобза» бочком-бочком послушно протиснулся в комнату…