Слава богу, хоть посадили в одиночку. Это помогает держаться. Помогает, не участвуя в общих тюремных беседах, говорить с самим собой. Есть возможность еще раз прокрутить все, что с ним случилось, все осмыслить, проанализировать.

Хотя ни к чему хорошему его самоедство пока не привело. Только еще сильнее сам себе стал противен.

Первый и самый главный вопрос, которым он себя без конца бичевал: зачем он спутался с Марианной Волиной, как ни странно, так и остался без ответа. И, как ни странно, Лозовский однажды, рассматривая сквозь решетку серое октябрьское небо, поймал себя на мысли, что скучает по ней. Скучает по ее телу, всегда послушному в его руках, скучает по ее смеху, по ее мудрости, по ее умению молниеносно расставлять все по своим местам.

Будь она рядом, он никогда не попал бы в такую нелепую ситуацию. Она ни за что бы не позволила этим желторотым следователям глумиться над ним, она давно бы вытащила его отсюда и простила бы. За что? Да за то, что он наговорил ей тем их последним вечером. За то, что не разобрался в себе, за то, что поспешил.

Он уже много раз пожалел об этом. Много раз пожалел о том, что поселил с собой рядом Наташу.

Да не потому же, господи боже мой, что с Марианной ему было гораздо удобнее! Не потому!

Ведь именно так многие думали о нем. Многие не рассматривали их чувства как истинные. Для Марианны, может, и делали скидку. Может, и верили, что Ярослав Лозовский – последняя ее припозднившаяся любовь.

А вот что касалось его…

Ему доставалось. Он знал, что доставалось. В его любовь к Волиной никто не верил. Считали его альфонсом, а то и просто дураком, прожигающим свою молодость на старых костях.

И что самое страшное, он и сам так стал со временем думать. Он сам, поддавшись общественному скудоумию, наслушавшись скабрезностей, умело вдуваемых ему в уши Алкой, стал думать, что с Марианной пора расстаться. Что он не любит ее, вернее, разлюбил. Что это откровенный мезальянс. Что их союз – лишь тема для насмешек.

Однажды проскользнувшее сомнение со временем прочно угнездилось, пустило корни, отравило все, изгадило. И он стал искать. Стал искать совершенно другую женщину, ту, с которой смог бы прожить остаток жизни, с которой бы стал по-настоящему счастливым человеком.

Нашел, стал жить, стал впитывать в себя счастье, которое она ему устраивала. По капле впитывал, считал, что смакует, что наслаждается. А оказалось, что очень старательно уговаривает себя быть счастливым, не сравнивать их, не замечать того, что Наташе никак не дотянуться до Марианны, что, как бы она ни старалась, а она и не старалась вовсе, ей не стать другой. Той самой, которая нужна ему. Той самой, от которой он по глупости своей так легкомысленно отказался.

Не смог! Не смог и не сможет он быть без нее счастливым! Вот что понял Лозовский, когда мерил камеру шагами, ведя бесконечный разговор с самим собой. И каким бы безжалостным ни было время, воздвигнувшее между ними препятствие почти в двадцать лет, оно не в силах было ничего изменить. Он, кажется, все еще любит ее…

– Простите, я прослушал. – Лозовский потер вспотевший лоб ладонью.

В кабинете Дмитриева было жарко. Снять куртку он постеснялся, слишком грязной была под ней рубашка. Теперь пожинал плоды собственной скромности, пот по спине струился водопадом.

– Есть мнение, что вы убили гражданку Волину, затем расправились с ее дочерью, – монотонно повторил Дмитриев, избегая смотреть на него.

Неприятен он ему был, это понятно. Как человек, польстившийся на богатство и ради этого убивший. Как мужик был неприятен, ради материального блага спящий с женщиной много его старше. Просто неприятен был потому, что небрит, что вонял потом, что не хочет говорить с ним начистоту.

Но, невзирая на это, в отличие от своего лохматого коллеги, Дмитриев вел себя сдержанно и корректно. Может, и стоило рассказать ему всю правду? Может, перестать играть в молчанку и уже начать хоть как-то себя защищать? Хотя бы ради того, чтобы выбраться на свободу и разобраться до конца со своими женщинами, раз уж в собственных чувствах он разобрался.

– Зачем мне их убивать? – удивленно отозвался Лозовский. – И Марианна… Разве она мертва?! Вы нашли ее?!

«А он ведь волнуется, спрашивая о ней, – подумал Дмитриев, наблюдая за Лозовским, отчаянно потеющим в своей теплой куртке. – Почему волнуется? За нее? Или потому, что ее могут найти? Не ее, а правильнее, ее труп!»

– Нет, не нашли, – нехотя признался Андрей.

– С чего тогда решили, что она мертва?! – разозлился Ярослав. – Она жива! Она просто… Просто уехала или сбежала, если хотите.

– Откуда такая уверенность? С того памятного дня ее никто не видел. В четверг… – Дмитриев назвал число, – она не пришла на работу, и никто ее больше не видел живой.

– Видеть не видел, но она звонила мне.

– Она?! Звонила?! Когда?! – Дмитриев не мог поверить в удачу, заставившую этого настырного парня начать наконец говорить.

– Через день после своего исчезновения, – начал вспоминать Лозовский. – Ну, да, правильно. В четверг она пропала якобы. А в субботу звонила.

– Что говорила? Я хочу спросить, о чем вы с ней говорили?