– Я не говорил, – досадливо поморщился Лозовский, вспомнив неприятный разговор с Наташей. – Жена взяла трубку, я работал в саду.

– Волина представилась?

– Нет, да и номер ее никогда не определяется. Но она хотела переговорить со своим милым мальчиком. А только она меня так называла и никто больше.

– Никто?

– Алла, ее дочь, могла в шутку. Но она ведь на тот момент, если я не ошибаюсь, уже была мертва?

– Значит, вы с ней лично не говорили?

– Нет. Потом звонила еще какая-то женщина, ее номер в моем телефоне не был забит, жена сказала. Тоже попросила меня.

– Вы не подошли?

– Меня просто не позвали, – виновато улыбнулся Лозовский. – Наташа ревнует. Она даже звонки тут же из телефона стерла, я потом проверял. За «милого мальчика» мне тоже досталось.

– Считаете, звонила Волина? – Дмитриев задумался.

– А кто еще? Думаю, что она.

– Они были знакомы? – уточнил Андрей.

– Кто?

– Ваша жена и Волина?

– Нет. Марианна вообще про Наталью ничего не знала.

– А Наталья про нее?

– Она знала.

Ярослав неприязненно поморщился, вспомнив, каким неприятным открытием стала для него Наташина осведомленность. Хитрила, получается? Изо всех сил желала заполучить его, потому и молчала? Хотя, может, она и права. В любви и войне все средства, как известно, хороши, вот она по-своему, по-женски, и хитрила ровно столько, насколько хватило ее сил. А потом прорвалось, потом выплеснулось, когда Марианна позвонила утром и назвала его милым мальчиком.

Где же она может скрываться? Где может прятаться ото всех? Даже дочь свою хоронить не стала. Причина должна была быть очень веской, очень! А может, она узнала про него и про Аллу? Так-так-так, а почему он не подумал об этом раньше? Почему снял со счетов, что его любовница может узнать про его тайные шашни с ее дочерью? Ведь если она узнала!..

Страшно просто представить, что она могла сделать с Аллой. А Алла теперь мертва. Это что же получается, черт побери?!

– Получается, мать убила свою дочь, – подвел черту Дмитриев под его предположениями, осторожно и с большой неохотой высказанными вслух. – Как считаете, такое возможно?

– Нет. Думаю, нет. Они могли поссориться, могли даже поцарапаться. Марианна как-то показывала мне глубокую царапину на руке, оставленную ее дочкой. Но чтобы… Она не могла воткнуть шприц с этой дрянью дочери в вену. Не могла!

– Вот видите, вы ее все равно защищаете, – удовлетворенно хмыкнул Дмитриев. – А многие считают ее страшным человеком.

– Я тоже иногда так считал.

– А сейчас нет? Не считаете?

– Сейчас… Честно?

Лозовский не понимал, откуда вдруг у него появилась потребность в откровенности. Может, устал без общения за эти дни, может, устал вести бесконечный монолог, слоняясь меж обшарпанных стен камеры. А может, просто проникся симпатией к этому парню, который наверняка был ему ровесником и наверняка в чем-то его понимал.

– Хотелось бы, чтобы честно, – улыбнулся ему Дмитриев, боявшийся поверить, что перелом все ж таки наступил и Лозовский, кажется, намерен выговориться.

– Я скучаю без нее. Сильно скучаю. Когда были вместе, то… Она ведь иногда так подавляла! Так ненавистна мне была ее властность, сила ее, несгибаемость. Ей ведь иногда даже говорить ни о чем не нужно было. Глазами вот так сделает… – Ярослав попытался воссоздать живущий в памяти тяжелый взгляд Марианны. – И все! Комментарии излишни. И говорить ничего не можешь, хотя хотелось бы!

– Потому вы и попытались найти счастье с другой женщиной? – безошибочно угадал Андрей.

– Да. Честно и добросовестно над этим работал и думал, что все сложилось, все у меня вышло. Пока здесь вот не очутился и не появилось время на то, чтобы все переосмыслить. Знаете… – Лозовский все же решился на то, чтобы скинуть с себя куртку, извинился, пристроил ее на спинке стула, поморщился от запаха собственного пота, снова извинился и продолжил: – Знаете, сегодня утром проснулся со странным ощущением… Не чувство благодарности, конечно же, но что-то наподобие него за то, что я в камере. Не очутись я здесь, может, и жизни бы мне было мало на то, чтобы понять… Не могу я без нее. Монстр в юбке, конечно, скала, глыба, но… Но не могу!

– А если с ней что-то случилось, Ярослав? Как тогда станете жить? – спросил Дмитриев, поняв наконец, почему ему с самого начала нравился этот парень.

Он не врал в отличие от остальных. Он либо молчал, либо недоговаривал, либо не врал. И в отношениях с Марианной Волиной он был искренним. И порвать с ней решил, когда устал. А ведь мог бы притворяться, как другие. Мог бы быть дальновидным и использовать свое сытое, удобное положение.

А он просто оказался честен, и все.

– Я не думаю, что с ней беда. – Лозовский заметно побледнел. – Мне кажется, я бы это почувствовал. Нет, она просто сбежала. Бросила все на произвол судьбы и сбежала. Так ведь часто бывает, когда человек оказывается в тупике, из которого не видит выхода. Согласны?

– Не знаю, что и сказать.

Дмитриеву пора было переходить к основной теме допроса, но он все медлил, боясь разрушить хрупкое доверие между ними. Оно дорогого стоило.

– Было бы много проще установить, жива она или сбежала, если бы мы могли воссоздать события той ночи поминутно, – осторожно начал Андрей, будто по тонкому льду двинулся. – И если бы не смерть ее дочери… Мы же не знаем, встречалась с ней той ночью Волина или нет.

– До двенадцати точно Марианна Аллу не видела, – еле выдавил из себя Лозовский, поняв, что молчать дальше смысла нет.