Шрифт:
Котэ кошкой прыгнул в седло. Его Кохта, вытягиваясь в струнку, полетела вперед…
Подвыпившие гости уже выбирались из-за столов, а я все поглядывал в сторону холма, за которым скрылась Ольга, — продолжал повествование Илас. — Поглядывал туда и Габила. Но вот мы уже стали домой собираться, и дружки Котэ, как бы извиняясь за него, преувеличенно долго жали нам руки и уговаривали задержаться. Но дорога нам предстояла не близкая, а день уже клонился к вечеру, и мы стали прощаться.
И тут кто-то глазастый первый увидел на склоне горы черную точку.
«Котэ возвращается!»
«Один?»
«Один».
Вскоре Котэ подъехал к нам на своей взмыленной кобылице. Он устало спрыгнул с седла.
«Бери Кохту, Габила. Ты выиграл. Не догнал я твою сестру. Не конь, видно, а сам дьявол под ней».
Он протянул Габиле дорогую уздечку.
«Везет человеку, — думал я. — Что бы этому хвастуну со мной не поспорить? У Габилы чистокровных лошадей полная конюшня, у меня захудалой пи одной. И вот на тебе, ему за здорово живешь еще одна. Да такая, за которую на любом торге двух трехлеток можно взять».
И что, ты думаешь, выкинул наш Габила?
«Было бы неблагородно, — говорит, — лишать лошади такого наездника и танцора, без которого любой праздник — не праздник. Бери, Котэ, уздечку назад и езди себе на здоровье!»
«Да что за день несчастный такой! — воскликнул чуть не со слезами в голосе джигит. — Неужели ты, Габила, хочешь, чтобы меня в каждом ауле насмешками встречали? Я ведь от чистого сердца отдаю тебе Кохту! Уговор дороже денег. Меня же никто за язык не тянул».
Веришь, я после таких слов даже переменился к нему. Думал, вот болтун и хвастун. А вижу, парень честный. И жалко ему с любимой лошадью расставаться, а держит слово!
— Конь есть конь, — тихо сказал Васо, размышляя о своем.
«И зачем Габила отпустил сестру? Неужели никого больше не нашлось для такого опасного дела? Девушка ведь. Всякий обидеть может…»
А Илас, не заметив тоски в голосе товарища, продолжал воодушевленно, словно исповедовался перед товарищем:
— Стою и мечтаю: еще минута-другая, тронемся в обратную дорогу, и Габила непременно скажет мне: «Нравится лошадка, Илас? Бери и владей!» А он — совсем наоборот:
«Удивительный ты человек, Котэ! Ты говоришь, что от чистого сердца отдаешь мне Кохту! Так? Значит, теперь Кохта моя?»
«Твоя, твоя!»
«А раз она моя, я также от чистого сердца возвращаю ее тебе. Неужели дружба между нами стоит меньше лошади?»
Котэ слов не находил от прилива благодарности. Когда мы с Габилой сели на коней, он крикнул вдогонку:
«И умирать буду, Габила, первым тебя вспомню!»
А я, Васо, уже расстался с мыслью о Кохте и поглядывал по сторонам: не окажется ли поблизости дочки хозяина, чтоб сказать ей хоть словечко на прощанье…
Вдруг Илас услышал легкое посвистывание. Он не сразу сообразил, что это Васо. А когда наклонился к товарищу, увидел, что тот, убаюканный его рассказом, уснул.
Илас поправил бурку, свалившуюся с плеча Васо, и вышел из шатра.
Глава одиннадцатая
Васо разбудила тишина.
Он обвел взглядом просторный шатер. Никого. Там, где недавно, опершись на локоть, упивался рассказом Илас, аккуратно скатанная кошма.
«Ушел. Хотел, чтоб я выспался, — с теплотой подумал о товарище Васо. — Сколько же я проспал? Может, Ольга давно вернулась?»
Он вышел из шатра. Сидя у небольших костерков, бойцы отряда Габилы молчаливо чистили карабины, точили шашки, чинили одежду и обувь.
«Не иначе как готовятся к вылазке?»
И точно. Вскоре показался Габила в сопровождении Иласа. Он коротко что-то приказал своим товарищам, и те, бросив за спины карабины, винтовки, охотничьи ружья, пошли к коням.
Васо тоже нырнул в шатер за винтовкой, но Габила остановил его:
— Мы недолго, Васо. Отдыхай. У тебя впереди дорога. Отдыхай!
Илас развел руками: ничего, мол, не могу поделать, друг дорогой, жди нас здесь.
Вскоре группа всадников бесшумно покинула лагерь.
В шатер Ольгу чуть ли не внесли. Обняв за шею Иласа и Мухтара, она, поджав левую ногу, прыгала на правой.
Габила помог сестре опуститься на кошму.
— Здравствуй, трижды потерянная! Что с тобой? Ранена?