А вахту они несли из рук вон плохо, отвратительно просто. Он часа два по огороженной территории мотался туда-сюда, и его никто не остановил и не потребовал документов. И через турникет он прошел без проблем. В будке никого не было, турникет не был заблокирован. И вышел, как ни странно, опять так же. Такое ощущение складывалось, что охрана там вовсе отсутствовала. Только потом кто-то из рабочих пояснил ему, что ребята из частного охранного агентства очень любят собираться в главном корпусе и пить чай с диспетчерами. Воровать, мол, здесь нечего. Тем более днем: кто полезет? Ночью, вроде, у них все под контролем, а днем могут позволить себе расслабиться.

Так что допрашивай их, не допрашивай, они ничего нового не сообщат. Либо вовсе ничего не видели они в тот день, либо забыли за столько-то лет. Да и попробуй их вообще разыскать теперь. Кто уехал, а кто и помереть мог. Бригадир строителей, к слову, все на сердце жаловался. Все на жару сетовал, и говорил, что в такой зной его мотор едва стучит.

– А ты проверь, Станислав, проверь, – с нажимом произнес Мухин, когда Воронов поделился с ним своими опасениями. – Может, простучал еще три года его мотор. И спроси у него, когда он в тот день уходил, кого видел, и… Кстати, чуть не забыл: Прохоров заметил одну странность в поведении Панова в тот день.

– Какую? – спросил Воронов.

И про себя чертыхнулся в адрес этого хлыща.

Надо же, как прижало хлюпика, надо же, как перепугался быть запятнанным, валит все на друга своего, что ты будешь с ним делать!

И с погибшей Хаустовой у Панова, будто бы, роман был. И в тот день Антон отъезжал куда-то с торжества. Прямо в самый разгар уехал. А вернулся уже в другой одежде почему-то. Почему? Что могло стрястись с его светлыми брюками и рубашкой? Почему поменял их на костюм? И на утро следующего дня Панов вел себя подозрительно. Наотрез отказался давать указание, вскрывать бетон. Орал, что сроки и так затянуты. Что этот чертов ремонт никогда, наверное, уже не закончится, а ему три новых фуры через неделю загонять в эти боксы. Куда он их ставить станет, куда?

– Эти факты не должны остаться без внимания, коллеги. – Мухинский палец с острым ногтем снова потыкал в раскрытую ровно посередине папку с делом трехлетней давности. – Роман с замужней женщиной – раз! Уезжал, предположительно, в то время, когда была убита Хаустова, – два! Переоделся – три! И наотрез отказался вскрывать бетон – четыре! Это не мало, господа коллеги! Это достаточно для того, чтобы считать его соучастником.

– Соучастником?! – вытаращил глаза Стас Воронов.

– Да, Стас, соучастником! – Лицо Мухина сморщилось в насмешливой гримасе. – А ты всерьез думал, что двойное убийство совершено одним человеком?!

– Так, если учесть, что Зоя убила Алексея…

– Пока мы так думать не станем, коллега, – резко оборвал его Мухин и захлопнул папку. – На этом все, господа коллеги. Пока все. Начинаем работать. Вы двое работаете с охранным агентством. Стас, ну а ты лично займись бригадиром строителей. Если подтвердится, что Панов возвращался в фирму в тот день, мы его закроем. Все, работайте!..

Антон осторожно повернул голову и присмотрелся. Полина спала. Она давно затихла, перестав ворочаться. Устроилась в странной позе, подогнув одну ногу и запрокинув обе руки кверху, подоткнув ладони под подушку. Ему все казалось, что спать так очень неудобно. Что у нее непременно затекут руки и станут потом болезненно покалывать, но опустить их, поправить он не решился, вдруг она проснется от его прикосновений. Вздрогнет, проснется и опять потом будет метаться по подушкам, пытаясь заснуть.

Едва касаясь губами нежной кожи, Панов поцеловал ее плечо, откинул одеяло и стал выбираться из кровати. Курить хотелось так, что под ложечкой сосало. Надо выйти на лоджию и подымить всласть. Одной сигаретой вряд ли обойдется. Во-первых, изголодался, а во-вторых, то, что в голове творилось, тремя затяжками не успокоить.

Влип он? Задавал он себе вопрос вторую неделю. И отвечал с уверенностью – еще как влип! Влип, как никто другой, хотя он ничего страшного и не совершал. Ни страшного, ни преступного он не совершал, если, конечно, секс с замужней женщиной не считать преступлением. Но за это в тюрьму не сажают, так ведь? За это можно в зубы получить, но в тюрьму не посадят точно.

В зубы он ни разу от Лехи Хаустова так и не получил, хотя тот догадывался о проделках своей дражайшей половины. И даже об их романе с Пановым, кажется, знал. Во всяком случае, как-то на рыбалке, когда женщины кудахтали над корзинками с провизией, а Панов засмотрелся на аккуратную попку Зои, которую та подняла к небу, Алексей незаметно подкрался к нему сзади и шепнул на ухо:

– Потерпи, Антоша, потерпи. Не здесь же, не прилюдно, не при муже живом…

Панову будто кто льда в тот момент за воротник насыпал, так по позвоночнику шарахнуло. И струсил он ведь тогда, да! И так струсил, что в глаза Лешке смотреть боялся и заискивал потом все два дня, что они за городом отдыхали. Все чего-то ждал с его стороны: вопросов там каких-нибудь, или мордобоя.

Да, он в самом деле думал, что Хаустов-младший станет с ним разборки чинить прямо на берегу озера. Даже представлял себе все очень живенько, как они станут с Лешкой бить друг другу морды, ругаться, рычать… Бабы будут носиться и взвизгивать…

Нет, Зойка точно не стала бы визжать. Она встала бы в излюбленной своей позе: одна нога чуть отставлена, правая рука обнимает талию, а левая грациозно удерживает сигарету. Стала бы курить, смотреть на них с прищуром, как хищница…

А почему, собственно, «как»? Она и была хищницей. Рысью, самкой леопарда, львицей. Она была большой, грациозной, похотливой кошкой. Да, еще забыл добавить – красивой кошкой.