Саймон Аарон уснул.

— Ты пробудишься ровно в десять поутру, — спокойно продолжил де Ришло, — и сразу пойдешь ко мне — либо в гостиную, либо в спальню; и ни с единым человеком до того не заговоришь, и не распечатаешь ни письма, ни телеграммы, которые тебе могут вручить. Сперва надлежит увидеться со мною.

Герцог неторопливо положил зеркальце, взял запястье Аарона, вертикально поднял руку спящего и отпустил. Рука осталась неподвижно воздетой, точно деревянная. Де Ришло удовлетворенно вздохнул.

— Отлично, — сказал он естественно громким голосом.

Саймон вступил во вторую стадию гипнотического сна и буквально исполнит все, что ему велели. Внушение оказалось изумительно легким — люди, пребывающие в полубессознательном состоянии, поддаются воздействию сразу.

Рекс неодобрительно покачал головой:

— Честно говоря, я не в восторге от того, как вы дурачитесь с беззащитным другом. И будьте уверены, никому, кроме вас, этого не позволил бы.

— Предрассудок, основанный на недомыслии, друг мой. Гипноз — великая и благотворная сила — в умелых и доброжелательных руках, разумеется. Он целебен, Рекс.

Герцог пожал плечами, приблизился к письменному столу, выдвинул нижний ящик, вынул из него какой-то предмет, затем вернулся к Саймону и спокойно обратился к нему:

— Открой глаза и сядь.

Саймон повиновался немедленно, и ван Рин с удивлением отметил, что выглядит он бодрым и понимающим. Лишь некоторая напряженность бледного лица выдавала необычное состояние Аарона, который невозмутимо разглядывал протянутую к нему вещицу, извлеченную герцогом из ящика.

Это была маленькая золотая свастика, инкрустированная драгоценными камнями, подвешенная на шелковом шнурке.

— Саймон Аарон, — заговорил герцог, — сей древний символ отдает тебя под защиту Светоносных Сил. Ни единое существо или стихия, порожденные Землей или Воздухом, Огнем или Водой, не властны повредить носящему этот знак.

Проворные, нервные пальцы укрепили талисман на шее Саймона, и ровный, дружелюбный голос продолжил:

— Теперь отправляйся в свободную спальню. Позвони моему лакею Максу, объяви, что остаешься ночевать. Макс обеспечит тебя всем необходимым. Если ощущаешь сухость в горле после недавнего коматозного состояния, попроси любой напиток, но запомни: ни единой капли алкоголя. Мир да пребудет с тобою и вокруг тебя. Иди.

Аарон послушно поднялся и оглядел обоих друзей.

— Спокойной ночи, — произнес он бодрым голосом и улыбнулся — привычной, жизнерадостной улыбкой. — До завтра.

Твердым, уверенным шагом Саймон Аарон покинул библиотеку.

* * *

— Неужто... Неужто он спит на ходу? — поинтересовался Рекс, выглядевший ошеломленным и даже слегка перепуганным.

— Безусловно, спит. Но поутру вспомнит все приключившееся, ибо не достиг по-настоящему сомнамбулического состояния, когда человеку можно приказать — и забудется все без остатка. Между прочим, работая с новым перципиентом, этого трудно достичь вообще.

— Значит, готовьтесь к ушераздирающему скандалу. Додумались же ваша светлость — подвесить нацистскую свастику на шее верующего иудея!

— Рекс, дорогой мой! Надо же хоть немного разбираться хоть в чем-то помимо форсированных двигателей и гидравлических подвесок! Свастика — древнейший символ благотворной мудрости. В разные времена он бытовал среди всех без исключения рас, во всех странах, на каждом континенте. Ты наверняка полагаешь Крест чисто христианским символом, однако известно, что его чтили в фараоновском Египте, за тысячи лет до Рождества Христова. Нацисты просто присвоили свастику, ибо ее считают знаком, зародившимся в арийской культуре, а нынешние немцы усердно сколачивают воедино все, так сказать, арийские племена. В большинстве своем они даже представления не имеют об эзотерическом значении свастики. Ну, позорят гитлеровцы славный старинный символ, — так ведь испанская инквизиция позорила Святой Крест, но при чем здесь самый знак, честный и животворящий?

— Да-да, понимаю, но попробуйте завтра втолковать все это Саймону, когда проснется и обнаружит на своей груди эмблему, обладающую скрытым эзотерическим смыслом... Ладно, дело не в этом. Лучше расскажите, что значит сегодняшняя катавасия? Подозреваю, либо вас, либо меня следует немедленно определить в уютное, теплое помещение, обитое стеганым войлоком и запирающееся только снаружи.

Де Ришло улыбнулся.

— Странные дела творятся в Лондоне, в лето Господне 1934-е, a, mon ami? Давай-ка смешаем себе по доброму коктейлю и поговорим не торопясь.

* * *

— Родриго ухватил древко пики, потряс, покачал, убедился, что голова Торбьерна-Волчьей Шкуры утверждена меж зубцами замковой башни крепко и надежно — и спрыгнул с парапета.

— Сделано, ваша милость! — доложил он, подымая глаза на Бертрана. — Пускай любуется всяк, кому не лень.

— Не сегодня-завтра полюбуется Эрна, — буркнул де Монсеррат. — Сам знаешь, каково ей по нраву глядеть на подобные украшения!

— Баронесса, — медленно сказал Родриго, — баронесса возвращается от королевского двора, сопровождаемая отрядом коронного стряпчего, Бертран.