Пока я прикидывал, напомнить ему об этом эпизоде или лучше не надо, Гребенщиков сам выступил с предложением: «Хочешь, я тебя научу слушать мусульманскую музыку?» Я сказал: «Вообще хочу, только вряд ли получится. Я ее совсем не чувствую».
– «Вот и я не чувствовал до последнего года, - обрадовался Гребенщиков.
– А вот ты послушай, как красиво». Несколько минут мы молча слушали Кэта Стивенса, точнее, того мусульманина, которым он обернулся.

Надо было о чем-то говорить, чего как раз не хотелось совершенно. Интервью с БГ - вообще атавизм. Я прекрасно знал, что мне Гребенщиков ответит, равно как и для него не являлось секретом, о чем такие, как я, спрашивают. Мы все-таки для порядка обменялись дежурными фразами - собственно говоря, это был скорее автограф в форме интервью.

А что вы будете играть на 35-летии? А я не знаю, я всегда ссорюсь с человеком, который ставит нам свет на сцене, поскольку плейлист утрясается за час до выступления и он обижается. А откуда взялся образ козы на последнем альбоме? А потому что коза есть противоположность козлу, это положительное начало. А тридцать пять лет не много ли для группы? А нашей группе в ее теперешней ипостаси исполнился ровно год.

Честно сказать, я не слишком прислушивался к тому, что он говорил. Я с любопытством посматривал в его сторону. Передо мной сидел большой отчетливый человек, который был интереснее собственных песен. Мне показалось, что если «Аквариум» зыбок, и сверхзадача группы складывается из бесконечных компромиссов, то сам Гребенщиков - вполне монолит.

В какой- то момент мы пошли взглянуть на что-то в студии, и БГ неосторожно повернулся ко мне спиной и лысиной. В тот момент я обомлел, сообразив наконец, на кого он похож. Гребенщиков со спины отчетливо напоминал моего покойного отца. Я, пожалуй, никогда не испытывал столь странного чувства, даром что длилось оно секунду-другую. (Знаете, в Livejournal существует специальная опция отключения комментов, - на всякий случай считайте, что она введена в строй.) Мне вдруг захотелось сделать ему что-нибудь приятное. Только я не знал как.

Он сам подсказал: «А что послушать? Тебе что в последнее время понравилось?» Я решительно выдохнул - Cocosuma - и угадал. Гребенщиков удивился, покачал головой. Добавил, словно извиняясь: «Знаю только СocoRosie». Потом он записал название группы на пачке сигарет, широко улыбнулся, и через минуту я уже оставил БГ в покое, точно так, как его ансамбль в свое время - меня.

Алексей Иванов: искушение Пелевиным

Роман «Блуда и МУДО» слеплен так ладно, что любые частные замечания безболезненно застревают в нем, как в слоне дробина, или чиркают вскользь, точно пули по танковому борту. Кажутся - а вероятно, и являются - пустыми придирками. Поэтому критиковать новую книгу популярного автора из Перми мы не будем. Примемся ею восхищаться.

Пролет, Багдад, Чулан, Прокол, Пленум, Пикет, Ковыряловка. Среда обитания персонажей выписана с галлюцинозной дотошностью; провинциальный Ковязин с его районами и предместьями, рюмочными и универмагами, площадью Девятой пятилетки, полуразобранным в порядке реставрации Спасским собором и набережной речки Талки врезается в оперативную память, как тяжелый rtf-файл. Эта гиперреалистическая нечерноземная ведута со всех сторон и сверху обрамлена сияющими линзами полей, лесов и небес. Иванов любит панорамировать выдуманный им город с высокой точки (терраса кафе на склоне холма, колокольня), вместо казенного «горизонта» употребляет широкоплечее «окоем», а облака на протяжении романа настырно и изобретательно сравнивает с десятком (чудится: сотней) разнородных вещей от одуванчиков и люстр до церковных куполов.

Сравнений в ивановской прозе вообще масса, но они ее не засахаривают: уникальный казус по нынешним временам. Каждое - мини-инъекция антидепрессанта, дружеский тумак воображению; над страницами «Блуды» не закемаришь. «Моржов яростно открыл пивную бутылку зубами, словно укусил себя за кандалы». «Дружно кончив, словно допилив бревно…» Энергичный натуральный синтаксис, способный без ущерба для выносливости переваривать и сарказм, и лиризм в лошадиных дозах. Полузабытая отечественным читателем роскошь персональных речевых характеристик. Мягкий, гуттаперчевый юмор, практически не скатывающийся в каламбурную пошлятину. Короче говоря, перед нами текст, который имел бы солидные шансы получить любую из литературных наград 2007 года. Если б Алексей Иванов самовластно не снял его со всех сколь-нибудь статусных премиальных дистанций - загодя, не дожидаясь команды «На старт».

Протагонист Борька Моржов - долговязый очкарик лет тридцати, на первый взгляд лузер лузером. Служит методистом муниципального учреждения дополнительного образования (прежде такие МУДО звались домами пионеров), но шикует и филантропствует явно не на зарплату. Под джинсами у него застиранные белые трусы с узором из сношающихся крокодильчиков. На шее бинокль, сквозь который приятно в упор рассматривать собеседника: тот сразу тушуется. За пазухой пистолет Макарова, бесцельно приобретенный по случаю у знакомого барыги. Моржов закодирован, что не мешает ему изредка нажираться в хлам. К финалу становится более или менее очевидно, что этот ботаник и пентюх - посланец вышних сфер с мессианскими полномочиями. Правда, проповедь его, в отличие от евангельской, по преимуществу невербальна: Моржов убежденный, идейный юбочник. Ходок.