— Алло! Да, это я… Что у тебя по нашему покойнику?

Тоска накрывает меня с головой. Все бесполезно, все. Никогда мы не раскроем эти дела. Владислав Парамонов, после смерти стращающий свою жену письмами… Странный звонок, после которого были убиты муж и жена Лазаревы… Зачем? Зачем все это? А еще эта поразительная дама, Агриппина, которая якобы предвидела будущее… Как она могла что-то предвидеть, когда сама впустила в квартиру своего убийцу? Впрочем, это уже не наше дело. Им занимается Зарубин — вот и пусть занимается. Пусть каждый возделывает свой сад… Это Вольтер сказал или не Вольтер? Пару недель назад мы арестовали занятного гражданина. Он говорил на шести языках и читал в подлиннике чуть ли не всех мировых классиков, что, однако, не помешало ему отравить тетку, завещавшую ему все имущество. И если бы не одна крошечная деталь, пустячная оговорка, нам с Ласточкиным никогда не удалось бы припереть этого блистательного знатока к стенке. А как он был эрудирован, боже мой! Кладезь познаний! Старомодная учтивость! Мне, помнится, все пытался ручки целовать — правда, это было до того, как я надела на него наручники. Никому нельзя верить! Никогда! Никому!

Ласточкин с размаху грохнул трубку на рычаг и весело посмотрел на меня:

— Есть!

— Что есть? — довольно равнодушно спрашиваю я.

— Как говорил мой бывший напарник, если дело не в жопе, дело в шляпе. Двойной перелом!

— Что? — подскакиваю я.

— У гражданина, — терпеливо объясняет Ласточкин, — похороненного в гробу Парамонова, был двойной перелом левой руки, довольно хорошо заросший. Костя утверждает, это произошло, когда покойнику было лет 14–15. Между тем наш Парамонов ни рук, ни ног никогда не ломал. Кроме того, эксперта насторожили зубы.

— А что с зубами?

— Да ничего особенного, но Костя говорит, не тянут они на зубы миллионера. Те же знаешь как за собой они следят. А тут — не слишком ухоженные зубы с дешевенькими пломбами. Ваш вывод, мадемуазель?

— Он очевиден, сударь. В могиле Владислава Парамонова был похоронен вовсе не Парамонов, что и требовалось доказать.

— Именно так, сударыня. И теперь я с легким сердцем переоформляю все дело, потому что вместо невнятной статьи «доведение до самоубийства» у нас на руках оказывается чистой воды убийство, да еще и с мошенничеством.

— Надо сообщить об этом Ларисе Парамоновой, — заметила я. — Вряд ли ее муж сбежал один. Может, ей удастся вспомнить что-нибудь ценное.

— Это мысль, — поразмыслив, ответил Ласточкин и стал натягивать куртку. — Едем к Ларисе!

— Она все еще в больнице?

— Нет, врач разрешил ей вернуться домой. Рыбников ни на шаг от нее не отходит.

— Да? Значит, он и впрямь серьезно к ней привязан.

— Ну, как сказать, как сказать… — рассеянно отозвался Ласточкин и всю дорогу до дома Парамоновой хранил молчание.

Николай и в самом деле неотлучно находился при молодой женщине. Он открыл нам дверь и проводил к Ларисе, которая лежала в кровати. Вид у почти вдовы Парамонова был неважный. На мгновение мне даже почудилось, что наше появление испугало ее.

— Мы принесли вам новости, — ободряюще сказал Ласточкин, присаживаясь на стул возле изголовья. — Хорошие или плохие — это уже вам судить.

Вслед за этим он рассказал о результатах нашего расследования и о том, что ее муж, задолжав большую сумму, судя по всему, предпочел сымитировать свою смерть и скрыться. Николай, услышав это, в волнении забегал по комнате.

— Нет, что творится, что творится!.. — повторял он. — Каков подлец! Бросил Ларочку платить свои долги, а сам…

— Да, — промолвил Ласточкин. — Признаться, Лариса Владимировна, ваш муж даже меня удивил.

Молодая женщина в волнении приподнялась на подушках. Ее щеки окрасились слабоватым румянцем.

— То есть Слава… Слава жив?

— Несомненно.

— И он писал мне письма? Эти ужасные письма?!

— Не исключено. — Ласточкин сжал губы. — Скажите, Лариса Владимировна, вы больше не получали никаких посланий? И никто вам не звонил, не дышал многозначительно в трубку…

Лариса покачала головой:

— Нет, ничего такого больше не было.

— Скорее всего, это к лучшему, — заверил ее Ласточкин с ободряющей улыбкой. — Простите, но я должен задать вам очень личный вопрос, который может оказаться для нас чрезвычайно важным. Пока ваш муж был, так сказать, официально жив, у него не было… кого-нибудь… близкой подруги… другой женщины?

— Вы имеете в виду, не было ли у него любовницы? — брякнул Николай Рыбников.

— Именно так, — отозвался Ласточкин с чарующей улыбкой, и я вдруг совершенно отчетливо поняла, что он на дух не переносит немногословного здоровяка. — Нам говорили, что ваш муж пользовался… э… определенным успехом у противоположного пола.

Теперь Лариса покраснела по-настоящему.

— Ну, я… Честное слово, я не знаю… Конечно, у него были подруги-женщины… У него был легкий характер, и многие с удовольствием дружили с ним…

— Прекрасно, — кивнул Ласточкин. — Тогда давайте начнем с подруг.

Он открыл блокнот.

Судя по всему, Владислав Парамонов умел дружить с женщинами, потому что подруг из числа самых близких у него набралось с полтора десятка, а подруг в ранге просто хороших знакомых — и того больше. В общем, Павел Ласточкин исписал больше дюжины страниц.