Олегу было ясно, что первое столкновение с рядовым Разоевым ничего не решило. Совершенно однозначно надобен физический контакт. Грубую силу должна сломить такая же грубая сила.

А когда система давления и контроля старослужащих над новобранцами рухнет, перед сержантами встанет трудноразрешимая задача управлять личным рядовым составом уставными методами. Вот тогда нужно будет переключиться на младших офицеров. Заставить их вспомнить о своих прямых обязанностях по воспитанию и обучению солдат.

Однако кое-что Трегрея настораживало. Мгновенная отправка на хозработы за пределы воинской части в то самое время, когда с остальными участниками ночного происшествия начато разбирательство — что это? Случайность, как следствие обыденной бестолковой неразберихи? Попытка избавиться от неудобного человека, чтобы быстренько уладить дело? Или… нечто иное? Ведь его, одного из основных участников инцидента, обязательно должны были вызвать в соответствующий кабинет, хотя бы для выяснения обстоятельств. Странно…

…Опомнился сержант Неумоев через несколько часов. Протер воспаленные, точно распухшие, ощущаемые горячими каштанами под веками глаза, с треском потянулся, поболтал в воздухе онемевшими пальцами — и вспомнил об оставленном во дворе рядовом.

— Екарный бабай… — пробормотал Рома, которому мгновенно пришло в голову, что этот… как его?.. Иванов ни разу за все время его не побеспокоил хотя бы требованием пожрать. — Чего он там, забился куда-нибудь и дрыхнет?

Подстегиваемый стремлением отчехвостить ленивого рядового, он выскочил наружу. И остановился, изумленно вытаращив красные глаза.

Куча чурбаков в углу двора убавилась более чем наполовину. Видно, зря Роман заподозрил рядового Иванова в лености.

Парень, нагрузив на себя добрую дюжину поленьев, шагал к бане. Сержант Неумоев посторонился, пропуская его. И разворачиваясь, увидел, что поленница у стены стала вдвое выше и втрое шире. Брезент, аккуратно свернутый, лежал на земле. Освободившись от ноши, рядовой двинулся в обратный путь. Приближаясь к сержанту, он выполнил воинское приветствие и проговорил:

— Разрешите обратиться?

— Э-э… — разрешил Неумоев.

— Надобен еще кусок брезента. Этот чересчур мал.

— Ну-у… — закивал сержант, давая понять, что принял это замечание к рассмотрению.

Вернувшись на место работы, рядовой тут же поднял очередной чурбак, водрузил его на плаху и, подхватив колун, ловко расколол чурбак надвое, причем так, что одна половина отлетела, а вторая осталась стоять на плахе. Еще один быстрый удар — и на плахе осталась четверть чурбака. Парень тюкнул колуном снова, на этот раз совсем не прилагая усилий, только направив лезвие колуна, влекомого вниз силой тяжести, — и с легким треском кувыркнулись по обе стороны от плахи два одинаковых полешка.

Сержант Неумоев свистнул.

— Завязывай! — крикнул он обернувшемуся рядовому. — Перекурим! Иди-ка сюда, стахановец…

Вонзив колун в плаху, парень подошел к Роме.

— Тебя как звать-то? — спросил сержант, уважительно протягивая рядовому сигарету.

— Гуманоид, — ответил тот.

— Чего?

Тот повторил.

— Ну, это понятно, — догадался Неумоев, — это погоняло. А настоящее-то имя какое? Которое по паспорту?

— Василий, — сказал рядовой. — Но предпочтительнее, чтобы именовали Гуманоидом.

Неумоев хмыкнул, во все натруженные глаза глядя на странного парня. На памяти Ромы было немало случаев, когда кто-нибудь охотнее откликался на прозвище, чем на имя. Но так и прозвища те были Кувалда, Сильвестр, Князь… или что-то в этом роде. А Гуманоид?.. Хотя служил с Неумоевым один паренек из далекой сибирской деревни, окрещенный родителями Феофилактием. Уж как над ним издевались, ломая себе языки и мозги, стараясь исковеркать диковинное имечко попричудливее… Тот Феофилактий до слез рад был, когда за ним закрепилось, наконец, прозвище Фифа… А этому чудику имя Василий, стало быть, по каким-то причинам не нравится. Ну и бес с ним. Гуманоид так Гуманоид… Да пусть хоть Параллелепипед. Зато как пашет-то, любо-дорого посмотреть!

— Бери курево-то, пока дают! — ткнул он под нос этому Гуманоиду сигарету.

— Благодарствую, — ответил тот. — Я не курю.

«Благодарствую»! Рома покрутил головой, попытавшись невольно повторить это громоздкое слово про себя — и не сумев. Действительно, Гуманоид…

За едой сержант Неумоев продолжал трепаться. Видно, давно уже у него не было собеседника.

— Раньше, еще до меня, — говорил он, шумно отхлебывая чай из чашки, — тут не только офицерская баня была. Тут Сам Самыч еще станцию техобслуживания организовал во дворе. Видал, там яма смотровая? Бабки он тогда с этой станции имел реальные. А что? Набрал из личного состава пацанов, которые более-менее соображают в автомобилях, они и ковырялись. Пацанам работа не пыльная, от занятий и строевой свободны, да еще и деньгу заколотить можно — все, что сверх оплаты клиенты давали, им в карман шло. А основной бабос Сам Самычу. И все довольны. Но в конце концов дело это похерилось. Пацаны-то, которые здесь работали, на дембель один за другим уходили, и на гражданке языками трепали, как им козырно жилось. Баек таких миллионы гуляют, но тут не свезло: какой-то журналюга решил на нашей СТО карьеру сделать. Приехал с понтом чиниться, а у самого скрытая камера… Правда, ничего у него не вышло, его в городе еще менты тормознули, смотрят — номера столичные, корочки он им сам сунул журналистские, когда они его крутить начали… Они и чухнули. И Сам Самычу отзвонились — у того все схвачено, весь Пантыков его знает. Ну, комполка по-быстрому и свернул лавочку. Журналюга приезжает — и огребает шиш с маслом. А потом в гостинице еще и кое-чего другого огреб. Чтоб нос свой не совал, куда не следует. Правда, потом он, обиженный, бумаги всякие строчить начал куда только можно, так что СТО Сам Самыч так и не разворачивал больше… А сейчас редко кто приезжает, из своих только. Я подкалымливаю немножко. Я ж автослесарь по образованию, технарь кончал…