— Ах вы, моя дорогая бедняжка! Ах, бедная миссис Сильвия! Что это за ужасная перемена?

Увидев, что госпожа вздрогнула и повернулась к ней, она добавила:

— Ничего, ничего, бедняжечка! Не бойтесь, все уладится. Ваша старая нянька узнала вас, все в конце концов устроится.

Однако говоря так, она уже больше не смотрела в ту сторону, а стояла отвернувшись, избегая встретиться взглядом с хитрыми лисьими глазами своей воспитанницы. Ей было слишком тяжело видеть в ней такую перемену. Она поспешила уйти, боясь, что ее застанет здесь мистер Тэбрик и — кто знает? — может быть, застрелит ее так же, как и собак, за то, что она разгадала его тайну.

У мистера Тэбрика, пока он расплачивался и прощался с прислугой и убивал собак, все время было такое ощущение, как будто он все это проделывает во сне. Теперь он подбодрил себя двумя или тремя стаканами крепкого виски и, взяв на руки свою лисицу, улегся в кровать, где и заснул крепким сном. Спала ли она тоже или нет — к сожалению, вопрос, на который ни я, ни кто другой не в состоянии ответить.

Утром, когда он проснулся, весь дом был уже всецело в их распоряжении, потому что согласно его приказанию вся прислуга уехала ни свет ни заря. Дженет и кухарка отправились в Оксфорд в надежде найти себе там новое место, а старая няня вернулась к своему сыну, жившему в хибарке неподалеку от Тенгли-холла, где он пас свиней.

Таким образом, с этого утра для них началось то, что должно было отныне стать их обыденной жизнью. Мистер Тэбрик ежедневно вставал, когда уже было совсем светло, и прежде всего спускался вниз, растапливал плиту и готовил утренний завтрак. Потом щеткой причесывал свою жену, обмывал ее влажной губкой и снова причесывал. При этом он обильно поливал ее духами, чтобы хоть сколько-нибудь отбить неприятный и сильный запах, присущий лисьей породе. Когда лисица была одета, он нес ее вниз, и там они вместе завтракали. Она садилась за стол рядом с ним, пила чай с блюдечка и либо ела из его рук, либо ему приходилось кормить ее с вилки. Она все еще любила те кушанья, которые всегда с удовольствием ела до своего превращения — яйцо всмятку или тоненький кусочек ветчины, немного булки с маслом и чуточку яблочного варенья с гвоздикой. Кстати, говоря о пище, я считаю нелишним упомянуть, что мистер Тэбрик прочел в энциклопедическом словаре, будто лисицы, которые водятся в более теплых странах, очень любят виноград. Так, осенью, в пору урожая, они почти исключительно питаются виноградом, совершенно отказываясь от обычной пищи. В этот период они заметно прибавляют в весе, толстеют и утрачивают свой специфический запах.

Такая слабость лисиц к винограду отмечена еще Эзопом и часто упоминается в Писании [7] . Мне даже показалось странным, что мистер Тэбрик не знал этого. Как бы то ни было, прочитав эту статью, он сразу же написал в Лондон с просьбой высылать ему по почте корзиночку винограда два раза в неделю. К искренней своей радости, он имел случай убедиться в правильности сведений, добытых им из энциклопедического словаря. Его лисица всякий раз ела виноград с одинаковым удовольствием, так что он увеличил свой заказ с одного фунта до трех, а потом и до пяти. Исходивший от нее запах настолько от этого ослабел, что он совсем перестал его замечать, разве только иногда по утрам, пока еще не был совершен ее туалет.

Ему сильно облегчало жизнь с ней то обстоятельство, что она прекрасно понимала его — да, да, понимала каждое слово, которое он ей говорил, и, хотя сама была нема как рыба, умела свободно выражать свои мысли и чувства при помощи знаков и взглядов; но за все это время он ни разу не слышал ее голоса.

Он часто подолгу разговаривал с ней, делясь всеми своими сокровеннейшими мыслями и ничего от нее не тая. Это ему доставляло искреннее удовольствие, особенно благодаря тому, что сам он тоже чрезвычайно быстро улавливал смысл ее ответов.

— Киска, Киска, — говаривал он ей (у него всегда была привычка так ее называть), — моя дорогая Киска! Наверное, многие сочли бы огромным несчастием то, что произошло с нами, и от души пожалели бы меня. Но я ни с кем на свете не согласился бы поменяться судьбою, пока ты жива. Я предпочитаю жизнь с тобою жизни с любой другой женщиной, несмотря на то, что ты лисица. Я клянусь тебе, что это так и что так было бы всегда, в кого бы ты ни превратилась.

Заметив, что она серьезно и вдумчиво смотрит на него, он спешил добавить:

— Неужели же ты думаешь, моя дорогая, что я позволяю себе этим шутить? Нисколько. Клянусь, что останусь верным тебе всю свою жизнь. Я всегда буду уважать и почитать тебя как мою жену. И буду это делать не потому, что надеюсь на милость Господа, который когда-нибудь вернет тебе твой прежний образ, а только во имя своей любви к тебе. Как бы ты ни изменилась, я всегда буду любить тебя.

Если бы кто-нибудь увидел их в такие минуты, он бы наверное принял их за влюбленных: столько страсти было в их взорах.

Часто он клялся ей в том, что даже сам дух зла, который обладает силой творить всякие чудеса, отказался бы от попытки изменить его чувство к ней.

Не знаю, какое впечатление производили эти пылкие речи на его жену в былое время, но теперь они, по-видимому, стали главным ее утешением. Она подходила к нему, клала ему в ладонь свою лапу и смотрела на него полным счастья и благодарности взглядом. Иногда она даже начинала учащенно дышать от волнения и, подпрыгивая, лизала его в лицо.

Теперь на нем лежала масса мелких домашних обязанностей: ему приходилось готовить завтрак и обед, убирать комнаты, стелить постель и так далее. Когда он был занят домашними делами, на его лисицу невозможно было смотреть без смеха. Иногда она как будто приходила в крайнее отчаяние и раздражение, видя, как неуклюже он проделывает все то, что она могла бы сделать гораздо лучше, если бы имела возможность. Тут она часто забывала о запрете, который сама наложила на себя, — из соображений приличия и ради красоты никогда не бегать на четырех лапах, — и повсюду сопровождала его. Если он делал что-нибудь не так, она останавливала его и давала понять, как это следует делать. Если мистер Тэбрик забывал, что уже наступило время завтрака или обеда, она подходила и дергала его за рукав, как будто спрашивая: «Как же так? Разве мы не будем сегодня завтракать?»