Предположим, наконец, что наш поселенец, опять-таки при одинаковом уровне потребностей, имеет в своем распоряжении только один мешок хлеба. Ясно как божий день, что этот единственный мешок будет предназначен и употреблен для удовлетворения первейших потребностей в пище: его хватит лишь на то, чтобы кое-как поддержать существование нашего поселенца. Точно так же ясно, что в случае утраты этого единственного мешка хлеба нашему поселенцу пришлось бы умереть с голода. Стало быть, обладание им означает жизнь, его утрата — смерть: этот единственный мешок хлеба имеет наивысшее значение для благополучия поселенца. Опять-таки в полном согласии с нашим принципом предельной пользы в данном случае высшая польза, — сохранение жизни, — являясь единственной, оказывается вместе с тем и крайней, предельной пользой.

До сих пор мы занимались анализом гипотетических примеров. Приложим теперь наш метод исследования к анализу реальных явлений хозяйственной жизни. Здесь мы встречаемся прежде всего с тем господствующим фактом, что количество материальных благ находится в обратном отношении к их ценности. Чем больше имеется налицо материальных благ данного рода, тем меньше при прочих равных условиях ценность отдельной штуки их, и наоборот. Как известно, политическая экономия воспользовалась этим основным фактом лишь для своего учения о ценах: она вывела отсюда свой закон спроса и предложения. Однако ж вышеупомянутое явление обнаруживается и независимо от обмена и цен. Во сколько раз выше ценит, например, собиратель редкостей какой-нибудь единственный экземпляр, которым представлен данный род вещей в его коллекции, нежели один из дюжины совершенно одинаковых экземпляров! Нетрудно убедиться, что все подобные факты, тщательно проверенные, объясняются самым естественным образом нашей теорией предельной пользы. В самом деле, чем больше имеется в нашем распоряжении экземпляров данного рода материальных благ, тем полнее могут быть удовлетворены соответствующие потребности, тем маловажнее последние, предельные потребности, которые еще удовлетворяются с помощью наличного количества материальных благ, но которые не получают удовлетворения в случае утраты одного экземпляра, тем ниже, другими словами, предельная польза, которой определяется ценность отдельного экземпляра. Если же имеется налицо такая масса экземпляров данного рода материальных благ, что за полным удовлетворением всех соответствующих потребностей остается еще много лишних экземпляров, которым уже нельзя дать никакого полезного употребления, то в таком случае предельная польза равняется нулю и отдельный экземпляр данного рода материальных благ не представляет никакой ценности.

Вместе с тем теория предельной пользы дает вполне естественное объяснение и тому, столь поразительному с первого взгляда факту, что малополезные вещи вроде жемчуга и алмазов имеют такую высокую ценность, вещи же гораздо более полезные, например хлеб, железо, — ценность несравненно более низкую, а безусловно необходимые для жизни вода и воздух и совсем не имеют ценности. Жемчуг и алмаз находятся в таком ограниченном количестве, что потребность в них удовлетворяется лишь в очень незначительной степени, и предельная польза, до которой простирается удовлетворение, стоит относительно очень высоко; между тем как, к нашему счастью, хлеба и железа, воды и воздуха у нас обыкновенно бывает такая масса26, что удовлетворение всех более важных из соответствующих потребностей оказывается вполне обеспеченным и от обладания отдельным экземпляром или небольшим количеством данного рода материальных благ либо зависит лишь удовлетворение самых маловажных, либо совсем не зависит удовлетворение никаких конкретных потребностей. Конечно, если при каких-нибудь экстраординарных обстоятельствах, например во время осады города неприятелем или во время путешествия в пустыне, запасы воды и хлеба подвергаются сильному сокращению, то ограниченного количества этих материальных благ хватает уже только для удовлетворения наиболее важных потребностей в пище и питье; тогда предельная польза поднимается вверх, а вместе с ней согласно нашему принципу должна возвышаться и ценность хлеба и воды, этих в обыкновенное время столь дешевых материальных благ, — вывод, который вполне оправдывается опытом, ибо при вышеупомянутых экстраординарных обстоятельствах, как известно, платят по большей части огромные цены даже за самые маловажные и малоценные жизненные припасы26. Таким образом, те самые факты, которые при поверхностном взгляде на дело как будто бы находятся в непримиримом противоречии с теорией, ставящей величину ценности в зависимость от величины предельной пользы, в действительности представляют собой блестящее ее подтверждение, между тем как теории родовой ценности и гильдебрандовской средней ценности оказываются совершенно неспособными сколько-нибудь удовлетворительно объяснить эти же самые факты.

Предоставляю читателю продолжать проверку правильности нашего принципа: этот принцип выдержит самое строгое испытание. Действительно, на его стороне и логика, и опыт, под охраной которых он представляется, на мой взгляд, настолько непоколебимым, что из всех принципов я только об одном этом решился бы сказать: если в его верности и может возникнуть сомнение, то разве только по недоразумению27. Ввиду этого я и считаю вполне основательной надежду, что в недалеком будущем учение о предельной пользе сделается общепризнанным достоянием экономической науки и что, таким образом, политическая экономия приобретет, наконец, твердую точку опоры и объединения, которая даст ей возможность спокойно продолжать разработку возбуждающей столько разногласий и споров теории ценности.

Теперь нам необходимо в разъяснение сказанного выше сделать несколько дополнительных замечаний, которые раньше я намеренно обходил, чтобы не прерывать хода принципиального исследования. Все эти замечания касаются казуистических усложнений, которые могут обнаруживаться при определении предельной пользы, а следовательно, и при выводе заключения относительно величины ценности материальных благ и которые отчасти имеют весьма большое практическое значение.

Общий принцип, которым следует руководствоваться при определении предельной пользы, отличается необыкновенной простотой. Мы берем экономическое положение хозяйствующего субъекта, с точки зрения которого должна производиться оценка вещи, и рассматриваем его в двояком виде. Прежде всего мы мысленно присоединяем оцениваемую вещь к общей массе материальных благ, находящихся в распоряжении данного субъекта, и смотрим, сколько групп конкретных потребностей, начиная с высшей, может быть удовлетворено при таких условиях. Затем мы мысленно отбрасываем оцениваемую вещь и рассчитываем, для удовлетворения скольких групп конкретных потребностей может хватить наличного запаса теперь. При этом оказывается, конечно, что в последнем случае некоторая группа потребностей, а именно самая низшая группа их, остается без удовлетворения: по этой-то самой низшей группе потребностей мы и узнаем предельную пользу, которой определяется ценность вещи28. Само собой разумеется, что размеры этой группы могут быть неодинаковы, смотря по характеру оцениваемого объекта: если объектом оценки является отдельный экземпляр того или иного быстро уничтожающегося рода материальных благ, например пищи, то предельная польза будет обнимать собой лишь одну какую-нибудь потребность или даже одну часть «делимой» потребности. Если же, напротив, мы оцениваем более прочные материальные блага, способные удовлетворять соответствующую потребность многократно в течение долгого времени, или же определяем ценность значительного количества материальных благ как одного целого, то вполне естественно, что в вышеупомянутую низшую группу входит вся, иногда весьма большая сумма конкретных потребностей. С обладанием роялем связана возможность сотни раз получать эстетическое наслаждение, с обладанием десятью бочками вина — возможность сотни раз испытывать приятные вкусовые ощущения, значение которых, разумеется, тоже должно быть определено при оценке этих материальных благ.

В подобного рода случаях может иногда обнаруживаться одно явление, которое на первый взгляд кажется странным, но при внимательном рассмотрении дела объясняется крайне просто. А именно может случиться, что оценка более значительных количеств материальных благ не находится в соответствии с оценкой одного экземпляра этих же самых материальных благ: ценность значительного количества определяется несоразмерно высоко по сравнению с ценностью одного экземпляра. Пять мешков хлеба, например, оценивают иногда не в пять, а в десять или даже в сто раз выше, нежели один мешок. Это бывает именно во всех тех случаях, когда подвергающееся одновременной оценке количество материальных благ составляет такую значительную часть всего наличного количества их, что его утрата отозвалась бы крайне неблагоприятно на удовлетворении потребностей оценивающего субъекта и вдобавок лишила бы удовлетворения такие конкретные потребности, которые представляют гораздо большую важность, чем последняя потребность. Тогда самый низший слой потребностей, удовлетворение которых зависит от данного количества материальных благ, подвергающегося оценке как одно целое, сам, в свою очередь, заключает в себе конкретные потребности неодинакового уровня, различной важности, а, как известно, сумма, получаемая от сложения нескольких элементов, должна быть больше произведения, получаемого от умножения последнего, наименьшего элемента (которым определяется ценность единицы материальных благ) на число элементов: 5 + 4 + 3 + 2 + 1 не может не быть больше, чем 5 x 1.

Чтобы представить это еще нагляднее, возьмем наш прежний пример — хозяйство поселенца. Ценность одного мешка хлеба при величине всего наличного хлебного запаса в пять мешков равнялась ценности удовольствия держать попугаев. Но от обладания пятью мешками зависит не просто удовлетворение суммы потребностей, из которых каждая в отдельности так же велика, как и потребность держать попугаев, а удовольствие держать попугаев + употребление хлебной водки + употребление мясной пищи + сохранение здоровья + поддержание жизни — сумма, которая не в пять раз, а бесконечно больше удовольствия держать попугаев. Если читатель вдумается в положение нашего поселенца, то он найдет вполне понятным, что хотя поселенец и будет готов уступить каждый из своих пяти мешков хлеба за умеренную цену, скажем за 5 гульденов, однако же все пять мешков, взятые вместе, он не отдаст не только за 25 гульденов, но и ни за какую вообще цену, как бы высока она ни была.

В нашей обыденной практической хозяйственной жизни нам далеко не часто приходится наблюдать описанную выше казуистическую особенность. Происходит это оттого, что при господстве производства, основывающегося на разделении труда и обмене, в продажу поступает в большинстве случаев избыток продуктов, совсем не предназначенный для удовлетворения личных потребностей собственника. Один центнер или тысячу центнеров сахара продаст сахарозаводчик, и это нимало не отражается на удовлетворении его личных потребностей в сахаре. 1000 центнеров в данном случае действительно представляют собой лишь 1 центнер, помноженный на 1000. Описанное выше явление обнаруживается, напротив, в тех случаях, когда дело идет об отчуждении запаса вещей, предназначенного для личного потребления собственника. Если у меня имеются, например, два экземпляра известной книги, или гравюры, или старой монеты и пр., то за оба экземпляра вместе я пожелаю взять, несомненно, более чем вдвое против той суммы, которую бы я взял за один дуплетный экземпляр.