Всего резче выступает рассматриваемая особенность, разумеется, тогда, когда количество материальных благ, подвергающееся оценке как одно целое, как единица, обнимает собой весь имеющийся в нашем распоряжении или даже вообще весь существующий запас материальных благ данного рода. Для такой огромной массы вещей ценность всегда будет определяться чрезвычайно высоко, хотя бы отдельный экземпляр и имел лишь незначительную ценность или даже (как один экземпляр свободных благ) не имел совершенно никакой ценности. Дело в том, что от совокупности данного рода материальных благ зависит удовлетворение всех потребностей соответствующего рода, включая и самоважнейшие конкретные потребности. Не подлежит, например, ни малейшему сомнению, что вся масса находящейся в распоряжении города воды для питья в ее целом представляет для города огромную ценность, так как без нее городские жители буквально умерли бы от жажды. Отдельный же экземпляр или отдельная единица, например литр или гектолитр воды, может не иметь при этом никакой ценности, да обыкновенно и не имеет ее.

Кто упускает из виду это реально существующее и выступающее во многих случаях казуистическое различие между ценностью целого и ценностью отдельных единиц, из которых слагается целое, тот очень легко может сбиться с толку. Из этого именно источника, как было уже упомянуто выше, берет начало старое ошибочное учение об «абстрактной родовой ценности». Экономисты сделали вполне правильное наблюдение, что совокупность свободных материальных благ данного рода, например вся существующая вода, весь атмосферный воздух и пр., представляет для людей очень высокую ценность, и вывели отсюда совершенно ошибочное заключение, что и каждая отдельная единица их должна обладать специальной ценностью уже в силу одной лишь принадлежности своей к обладающему ценностью «роду» материальных благ; вот эту-то специальную ценность отдельной единицы в отличие от настоящей ценности и называли абстрактной родовой ценностью. В действительности же отдельная единица не имеет здесь решительно никакой ценности, и целый род обладает нормальной, конкретной ценностью; абстрактная родовая ценность представляет собой не более как создание воображения наших экономистов, лишенное всякой реальности.

В ту же самую ошибку впадает и Шеффле в упомянутой выше статье, посвященной критике учения о предельной пользе30. Он оспаривает предположение, что путешественник по пустыне будет оценивать весь свой запас воды как целое лишь по той сравнительно незначительной предельной пользе, которую приносят ему последние, наименее необходимые части этого запаса, служащие для приготовления пищи и для умывания. «Напротив, — говорит наш автор, — опасение смерти от жажды окажет известную долю влияния на хозяйственное распоряжение всем запасом воды» и заставит путешественника «не пожалеть денег на приобретение хорошего кожаного меха, обходиться с ним бережно, не давать ему сильно нагреваться и т. д.». Совершенно верно! Когда дело идет о запасе воды как о целом, то при определении ценности принимается в расчет не только значение воды для варки пищи и умывания, но и важность ее как средства для удовлетворения жажды. А в примере, приводимом Шеффле, запас воды фигурирует именно в качестве целого. В самом деле, ведь если кожаный мех окажется с дырой, так еще нельзя сказать, наверное, что вытечет лишь сравнительно менее необходимая часть воды, предназначенная для варки пищи и умывания, — напротив, нужно опасаться, что вытечет вся вода. Но Шеффле заблуждается, полагая, что из этого факта, совершенно бесспорного, можно вывести аргумент против теории предельной пользы. Он опровергает этим нечто такое, чего теория предельной пользы и не думала утверждать, а именно ту мысль, что ценность целого определяется предельной пользой последней входящей в его состав части. Наша теория, напротив, сама с особенной силой подчеркивает то обстоятельство, что измерять ценность части пользой целого в такой же степени неправильно (см. с. 267), как и наоборот: измерять ценность целого пользой какой-нибудь отдельной его части. В действительности наша теория утверждает, напротив, что ценность всякой вещи и всякого количества материальных благ определяется принадлежащей этой именно вещи или этому именно количеству вещей предельной пользой, т. е. наименьшей пользой, какую с хозяйственной точки зрения можно получить от этих материальных благ или им подобных, т. е. от одинакового количества материальных благ. И это ее положение остается в полной силе, несмотря на все возражения, против него сделанные. Во-первых, остается, вне сомнения, что всякое отдельное частичное количество запаса воды, например каждый отдельный литр, оценивается лишь по предельной пользе последней части запаса, предназначенной для варки пищи и для умывания. Самым убедительным доказательством этому служит то, что, по предложению самого Шеффле, часть запаса воды вообще употребляется для варки пищи и для умывания. Если «страх умереть от жажды» не мешает действительно употреблять часть воды на столь маловажные нужды, то уж не в состоянии он, конечно, и придать ей ценность, превышающую важность этих нужд! Во-вторых, не подлежит также ни малейшему сомнению, что и факт существования высокой ценности, которой обладает запас воды как целое, находится в полном согласии с теорией предельной пользы. В самом деле, рассматриваемый как цельная единица наличный запас воды представляет собой единственную, первую и последнюю находящуюся в нашем распоряжении единицу такого рода, и потому вполне естественно, что ее собственная совокупная польза, выражающаяся, между прочим, и в поддержании жизни, совпадает с пользой «последней» единицы этого рода, следовательно, с предельной пользой, которой и определяется ценность. Если, несмотря на все сказанное выше, Шеффле указывает на высокую ценность целого запаса как на аргумент против теории предельной пользы, то это объясняется, по моему мнению, лишь тем, что он недостаточно разграничивает два различных понятия — «всякое отдельное частичное количество запаса» и «целый запас», а потом такую же путаницу приписывает и критикуемому им учению30.

Обратимся теперь к другому пункту. Из наших предыдущих разъяснений следует, что предельная польза, которою определяется ценность вещи, не совпадает с той пользой, которую действительно приносит сама эта вещь, или совпадает с ней лишь случайно31; в большинстве случаев предельная польза, напротив, является, так сказать, чужой пользой, а именно пользой последнего экземпляра материальных благ (или последнего равного ему по величине частичного количества материальных благ), которым может быть замещена данная вещь. При более простых условиях предельная польза хотя и является пользой другой вещи, но по крайней мере другой вещи того же самого рода. В нашем примере, к которому мы столько раз прибегали уже, ценность каждого отдельного мешка хлеба, например первого, хотя и определяется пользой другого, последнего мешка хлеба, однако ж все-таки она определяется пользой мешка хлеба. Но существование развитых меновых сношений может порождать в этом отношении значительные усложнения. А именно, давая возможность во всякое время обменивать материальные блага одного рода на материальные блага другого рода, меновое хозяйство дает вместе с тем возможность перекладывать недочет в удовлетворении потребностей одного рода на потребности другого рода. Вместо того чтобы заменить утраченный экземпляр другим экземпляром того же самого рода, предназначенным для менее важного употребления, можно взять материальные блага совершенно другого рода, предназначенные для удовлетворения совершенно другого рода потребностей, и путем обмена приобрести на них нужный экземпляр взамен утраченного. В подобном случае благодаря утрате вещи одного рода в действительности утрачивается та польза, которую могли бы принести материальные блага, употребленные для замещения утраченной вещи; а так как эти последние берутся из числа таких материальных благ, которые были предназначены для наименее важного употребления, то утрата ложится на предельную пользу материальных благ, служащих для замены утраченной вещи. Следовательно, предельная польза и ценность вещи одного рода определяются в данном случае предельной пользой известного количества материальных благ другого рода, употребленных для приобретения экземпляра на место утраченного.

Вот пример. Я имею только одно зимнее пальто. Его у меня украли. Заменить его другим экземпляром такого же рода я не могу, так как у меня было всего-навсего только одно зимнее пальто. Но вместе с тем я не могу оставить без удовлетворения именно ту самую потребность, для которой предназначалась украденная вещь, так как потребность в теплой зимней одежде является потребностью чрезвычайно важной, неудовлетворение которой может крайне вредно отразиться на моем здоровье: я могу простудиться, захворать и даже, пожалуй, умереть.

Ввиду этого я постараюсь переложить утрату на другие мои потребности, менее важные; и вот, продав некоторые материальные блага, предназначавшиеся первоначально для иного употребления, я покупаю себе на вырученные таким путем деньги новое зимнее пальто. Само собой понятно, что я употреблю для этой цели такие материальные блага, которые представляют для меня наименьшее значение, т. е. всю утрату переложу на их «предельную пользу». Если я человек состоятельный, то те 40 флоринов, которые нужны для покупки нового зимнего пальто, я возьму из запаса наличных денег и сокращу свои расходы на предметы роскоши. Если я человек среднего достатка, не богат, но и не беден, то убыль наличных денег мне придется покрывать разного рода сокращениями в расходах по хозяйству в течение одного или двух месяцев. Если же я человек настолько бедный, что расходы на покупку нового зимнего пальто не могу покрыть ни из наличных денег, ни посредством сбережений от ежемесячных своих доходов, то я буду вынужден продать или заложить некоторые менее необходимые предметы из моего домашнего скарба. Если, наконец, я человек совсем уж бедный, так что и при нормальных условиях имею возможность удовлетворять лишь самые важные, самые настоятельные из моих конкретных потребностей, тогда уж я никоим образом не смогу переложить утрату зимнего пальто на какие-нибудь другого рода потребности, и мне придется ходить зиму без теплого пальто.

Если мы вникнем в положение владельца зимнего пальто во всех вышеуказанных случаях и спросим себя, какое же именно влияние оказывает на его благополучие потеря пальто, то найдем, что в первом случае она влечет за собой сокращение расходов на предметы роскоши, во втором — незначительные ограничения расходов по домашнему хозяйству, в третьем — лишение той пользы, какую приносили проданные или заложенные вещи, в четвертом — действительно лишение одежды. Следовательно, только в последнем случае ценность зимнего пальто определяется непосредственной предельной пользой вещи данного рода (причем, так как налицо имеется лишь один экземпляр данного рода материальных благ, предельная польза здесь совпадает с непосредственной пользой самого этого экземпляра), во всех же остальных случаях она определяется предельной пользой материальных благ совершенно другого рода, предназначавшихся для удовлетворения совсем иного рода потребностей, нежели зимнее пальто32.

Только что описанная нами казуистическая модификация играет чрезвычайно важную роль в нашей хозяйственной жизни, предполагающей существование высокоразвитого обмена. Я думаю, что из всех субъективных определений ценности, какие только совершаются у нас, большая часть принадлежит именно к этому разряду. В особенности это следует сказать относительно оценки безусловно необходимых для нас материальных благ: по причинам, которые нетрудно вывести из всего изложенного выше, мы почти всегда оцениваем упомянутые материальные блага не по их непосредственной предельной пользе, а по «субституционной предельной пользе» (Substitutionsnutzen) материальных благ другого рода. Необходимо, впрочем, заметить, что и при существовании даже в высшей степени развитого менового хозяйства мы не всегда, а только при известных — встречающихся, правда, очень часто — условиях можем пользоваться рассматриваемым методом определения субъективной ценности; а именно мы делаем это лишь тогда, когда предельная польза материальных благ, замещающих данную вещь, оказывается ниже непосредственной пользы того рода материальных благ, к которому принадлежит данная вещь; выражаясь точнее, лишь тогда цены продуктов и условия удовлетворения различных видов наших потребностей таковы, что если бы утрата вещи падала именно на те самые нужды, которые удовлетворяются этой вещью, то лишились бы удовлетворения потребности относительно более важные, нежели в том случае, если употребить для замещения утраченного экземпляра путем обмена вещь, предназначенную для удовлетворения потребностей другого рода. Какой бы сложный, запутанный случай мы ни взяли, всюду мы найдем, что истинная предельная польза и истинная ценность вещи определяются всегда именно наименьшей пользой, которую прямым или непрямым путем может принести эта вещь.