Пулеметчик сошел с ума, увидев невольное дело рук своих. И очередной выстрел, оставивший аккуратную дырочку диаметром чуть больше семи миллиметров на левом кармане полевого кителя, стал для него даром милосердия.

Стрелок за щитком 20-миллиметровой автоматической пушки на бронетранспортере развернул свою турель и тоже попытался открыть ответный огонь. Пули неведомых стрелков только выбивали искры по броне и машины, и щитка, которым была прикрыта пушка.

И тут за дело взялся Александр Волин. Взглядом пришпилив пленного немецкого офицера и заботливо заткнув ему рот его же грязным носовым платком, летчик-штрафник, извиваясь, подполз поближе к немецкому полугусеничному бронетранспортеру.

— Получи, гадина! — «Пехотинец поневоле» отвинтил предохранительный колпачок на торце длинной ручки немецкой «колотушки» и, дернув шнурок терочного запала, швырнул гранату в бронетранспортер. Вслед за первой полетела и вторая.

Гранаты упали прямо под ноги гитлеровцам. Взрывы застали врасплох тех гитлеровских солдат, которые прятались за броней. Автоматчики упали, скошенные осколками, и больше не поднялись. А стрелок за щитком на секунду ослабил бдительность — и ему этого хватило, чтобы поймать пулю в лоб от все тех же невидимых и беспощадных стрелков.

Над головой летчика взвизгнули пули, выбив из камней пыльные фонтанчики. Александр Волин плашмя упал за уцелевший обломок стены. Но также в долгу не остался, высадив половину диска ППШ емкостью в семьдесят один патрон. Советский пистолет-пулемет — оружие мощное, не то что немецкие «пукалки», MP-40, и устойчивое, правда, и весит немало. Шквал пуль отбросил сразу троих автоматчиков на броню, за которой они прятались, испятнав серую пыльную сталь темно-красной кровью.

Спустя несколько секунд все было кончено. Оставшихся немцев безжалостно добили по-прежнему невидимые, но меткие стрелки. Чудом выживший второй огнеметчик поднял руки и истошно завопил, что сдается и что у него в Гамбурге остались старики-родители. Он не эсэсовец, а только лишь исполнял приказ… Напрасно. Пуля попала четко между бровей.

Весь бой, а точнее — жестокая перестрелка заняла меньше десяти минут! «Прямо как в воздушном бою!» — мелькнула в уме у летчика-штрафника знакомая аналогия.

— Не стреляйте! Я — свой! Сбитый летчик. — Подняв на всякий случай руки, но не выпуская пистолет-пулемет, Волин медленно двинулся вперед.

Не успел он пройти и десятка шагов, как кубарем покатился на землю, а автомат отлетел в сторону. Траекторию падения совершенно неожиданно пересек жесткий костистый кулак, вонзившийся прямо в солнечное сплетение.

Казалось, в ребрах взорвался снаряд «Эрликона», взор заволокла непроницаемо-серая полоса, а воздух, казалось, прекратил свое существование как химическая субстанция. Мучительно очнувшись через пару секунд, Волин обнаружил, что его рука умело заломлена на болевой прием и каждое движение пронзает плечо жидким огнем немыслимой боли.

— Медведь, ослабь хватку, — неизвестный голос не говорил — шелестел, смешиваясь с порывами ветра и растворяясь в них.

Острейшая боль в руке сменилась тупым нытьем. Александр Волин разогнулся и встретился взглядом с серо-стальными, будто подернутыми паутиной глазами человека в странной просторной и бесформенной одежде. Рубище, по-другому и не скажешь, идеально маскировало его, практически полностью сливаясь с фоном развалин. Цвет его размытых пятен варьировался от серо-коричневого и до серо-зеленого. Нашитые на рукавах, штанинах и прочих частях одежды полоски ткани скрадывали очертания фигуры. Низко надвинутый капюшон маскировочной куртки скрывал лицо, которое также было измазано сажей и было таким же серым, как одежда и окружающие развалины.

В руках человек держал что-то вытянутое и бесформенное. И только присмотревшись, Волин удивленно присвистнул: это была винтовка Мосина, обернутая мешковиной и еще какими-то тряпочками. В итоге даже вблизи грозное оружие нельзя было принять за то, чем оно являлось. Присмотревшись еще лучше, летчик заметил, что оптический прицел на кронштейне, «ласточкин хвост» и затвор были свободны от тряпичного камуфляжа и позволяли вести эффективный огонь. Уж в чем, в чем, а в этом Александр уже успел убедиться на все сто.

— Кто таков? — снова прошелестел над ухом невыразительный голос.

— Александр Волин, летчик. Сбили вчера, выпрыгнул на парашюте…

— Было такое… — подтвердил третий человек-тень, появившийся неизвестно откуда. В такой же бесформенной и мешковатой одежде и с закамуфлированной снайперской винтовкой. По газоотводной трубке и коробчатому отъемному магазину Волин узнал все-таки СВТ — самозарядную винтовку Токарева.

— Помнишь, командир, вчера «яки» били «Юнкерсов»?

— Точно так, было дело. Так это ты?

— Да. Только, кроме «Юнкерсов», там были и «Мессершмитты». «Сто десятые», — уточнил летчик. — На одного из них я и напоролся. Уложил гада в землю, но и сам под его огонь попал, не уберегся.

— Ладно, пойдешь с нами, там поглядим, что ты за фрукт такой…

Внезапно взгляд Александра Волина упал на показавшееся смутно знакомым усатое лицо одного из снайперов.

— Сергей Иванович! Никифоров!

— Ты не кричи, браток… Не демаскируй позицию… — Потом обернулся к командиру снайперской группы: — Товарищ лейтенант, я его знаю, это действительно летчик, мы с ним в госпитале вместе лежали.