В результате к лету 1996 года что у экс-либерала Ельцина, что у неодержавника Зюганова в предвыборных программах оказался сосредоточен набор благопожеланий, сотканных по принципу формального объединения наиболее популярных (если не сказать — популистских) идей из всевозможных идеологий. В начале провозглашается «верность реформам» (у Ельцина) или верность коммунистическому идеалу (у Зюганова), а затем следует набор прагматических обещаний создать смешанную социально ориентированную экономику с регулируемым рынком, победить организованную преступность, защитить простых россиян, создать мощную державу с самостоятельной геополитикой, добиться приоритета культуры (не забыв военных и МВД) и сохранить природу, а также добиться мира в Чечне, не идя при этом ни на какие уступки «бандитам» (т. е. тем, с кем надо заключать мир) [33] .

Эта эклектичность неслучайна: достаточно умные менеджеры предвыборных кампаний уже поняли в неявной форме, что перспектив ни у «чистого» либерализма, ни у «национал-державности» нет. В них пора вносить нечто новое, нечто идущее от «постлиберализма», от «постдержавности», преодолевая прежнюю оголтелость и догматизм. Но в том-то вся «прелесть» обоих этих течений и состоит, что они на практике не смогут оторваться от своих корней и сути, ибо для этого нужна (1) радикальная теоретическая самокритика и (2) изменение своей социальной базы, четкая переориентация на интересы не реакционных (в историческом смысле) сил, а наиболее мобильной, ориентированной на будущее (постиндустриальное, коммунистическое) части общества — трудящихся, ориентированных на новаторский совместный труд, творчество (понимая под ними деятельность учителя и рабочего-рационализатора, организатора детского клуба и профсоюзного активиста, врача и ученого…).

Между тем анализируемые течения по сути своей и теоретически, и практически несамокритичны, ибо построены на отрицании диалектики, историзма, ориентированы на позитивизм (а то и вненаучность) и по сути закрыты для диалога (а не формального заимствования) с другими школами, выражают интересы устремленных в прошлое (ностальгирующих то ли по «чистому капитализму», то ли по «развитому социализму») сил. Эксперты из числа современных высококвалифицированных ученых социалистической ориентации могут вписать в программу державного блока современные тезисы, позаимствованные из идей Римского клуба или критического марксизма, но практика вождей от этого не перестанет быть бюрократическим патернализмом «доброго капиталиста» или «мудрого государя». Точно так же обогащенный социал-популизмом и державной риторикой российский либерализм на деле не перестанет быть всего лишь курсом на ускоренное обогащение любой ценой враждующих между собой корпоративных кланов.

Нельзя, однако, забывать, что каждое из столь жестко критикуемых течений внутренне весьма неоднородно. В кругу либералов в России 1996 года можно найти и циничных прагматиков, готовых поддержать хоть Ельцина, хоть русского Пиночета (в момент написания этой статьи разница между ними существовала), и рафинированных сторонников защиты прав человека и абстрактных ценностей рынка, частной собственности. Социал-державное направление еще более разнообразно. Там можно найти и прямых сторонников великодержавного российского шовинизма с самодержавно-буржуазными оттенками; и умеренных державников из КПРФ, соединяющих русский национализм и поддержку сильного государства в геополитике и идеологии с социал-демократизмом в экономике; и ортодоксальных коммунистов-неосталинистов. При этом идеологи и либерализма, и державности представляют собой, как правило, весьма причудливую комбинацию многочисленных оттенков каждого из этих направлений.

Еще раз подчеркну — этот «плюрализм» (если не сказать — эклектицизм) принципиально неслучаен, ибо оба этих течения уже уходят в прошлое, разлагаясь на этом пути, но сохраняя свое влияние. «Загадка» их гиперболизированного влияния в России 90-х разрешается очень просто, если мы примем во внимание тот факт, что наша Родина из кризиса «реального социализма» стала выходить не вперед (по пути к демократии и социализму), а назад — к попытке реализации радикального западнического неолиберализма. Естественно, что неизбежный крах последнего вызвал откат еще дальше назад — к патриархально-державной модели, пытающейся синтезировать неосталинизм с неофеодализмом.

Вопрос, однако, в том, чтобы, поняв природу и причины появления этих тенденций, найти им позитивную, устремленную в будущее альтернативу.

Завершая критический анализ основных тезисов отечественных либералов и державников, я хотел бы подчеркнуть: зряшное отрицание бесплодно даже по отношению к идеологическим противникам. Тем более оно нецелесообразно, когда речь идет о теоретических школах, имеющих вполне определенную социальную и политическую подоплеку. Поэтому для нас проблемой является снятие (критика и наследование) идейного багажа этих (хотя, безусловно, не только и прежде всего не этих) школ.

Пожалуй, среди главных достижений либерализма, которые может и должна впитать современная демократическая социалистическая мысль, я бы назвал стремление к самостоятельности, активности и хотя бы негативной (от внеэкономического принуждения и т. п.) свободе индивида, а также антиавторитарный, абстрактно-демократический пафос научного либерализма. Крайне ценным и исторически перспективным (хотя и совершенно недостаточным) является, например, педалирование либеральной идеологией проблемы прав человека и таких неотъемлемых свобод, как свобода слова, идейных споров (любая идеология должна доказывать свою правоту не силой, а диалогом идей, культур, форм организации общественной практики), политической деятельности и т. п.

Другое дело, что практика либерализма, как правило, весьма далека от этих принципов (и это не случайно: для последовательной реализации формальных прав и свобод необходимо реальное содержательное освобождение человека, а этого капиталистическая система дать не может). Поэтому апология индивида, его прав, критика тоталитаризма — эти тенденции характерны главным образом для философского, социокультурного, если угодно «интеллигентского» либерализма, весьма далекого от практики отечественных властей 90-х годов. Но тем важнее использовать действительные достижения предшественников, отделив зерна от плевел, и понять, как они — некогда исторически прогрессивные зерна, — должны быть изменены и трансформированы в современных условиях, с тем чтобы свобода индивида была не подавлена, а развита новым обществом. Для этого необходимо прежде всего снятие отношений отчуждения (господства рынка и денег, гегемонизма корпоративного капитала) и развитие добровольных ассоциаций граждан, в которых свободное развитие каждого станет условием свободного развития всех.