В глазах Пола отчаяние, которого я не видел с той поры, когда мы еще работали вместе, когда он еще, похоже, надеялся, что мы и дальше сможем быть единым организмом, единой мыслью. Тебе давно следовало раскусить этот орешек. Задачка не такая уж и трудная. Мы снова разгадываем загадку, пытаемся разобраться в том, какое значение вкладывал в свои слова человек, которого, как полагает Пол, мы должны знать и понимать одинаково. Но это не так. Я никогда не понимал Колонну или Кэрри так же хорошо, как он.

— О чем это вы? — спрашивает Джил.

Пол по-прежнему обращается только ко мне:

— Картины. Истории об Иосифе. Я же рассказывал тебе о них. Просто тогда мы не понимали, к чему клонит Ричард. «Израиль любил Иосифа более всех сыновей своих, потому что он был сын старости его, — и сделал ему разноцветную одежду».

Он смотрит на меня с надеждой, ожидая хоть какого-то сигнала, хоть намека на то, что я понял.

— Это подарок, — говорит наконец Пол. — Ричард считает, что сделал мне подарок.

— Подарок? — Джил недоверчиво смотрит на него. — Ты что, рехнулся? Какой еще подарок?

— Вот этот. — Пол разводит руками, включая в этот жест все. — То, что он сделал с Биллом. То, что сделал с Винсентом. Он отдает мне все, что я нашел в «Гипнеротомахии». — Он произносит это с жутким спокойствием, непоколебимой уверенностью, вокруг которой вращаются и страх, и гордость, и сожаление. — Тридцать лет назад его обокрал Винсент. Ричард решил, что не позволит ему сделать то же самое со мной.

— Кэрри обманул Стайна, — говорю я, понимая, что не должен позволить ему стать жертвой человека, играющего на слабостях сироты. — Он солгал Тафту. Он и тебя обманет.

Однако для Пола все сомнения уже позади. За недоверием и ужасом в его голосе ощущается нечто напоминающее благодарность. Мы словно стоим в другой, снятой внаем, комнате со взятыми на время картинами, словно присутствуем на еще одной выставке, выставке в музее отцовства, построенном Кэрри для сына, которого у него никогда не было, и жесты в музее столь величественны, что мотивы уже не важны. В этот миг я вдруг осознаю, что мы с Полом не братья и что веры у нас различны.

Джил встает между нами и начинает что-то говорить, пытаясь вернуть нас к вещам более прозаическим, но в этот момент из коридора доносится звук шагов. Мы, все трое, умолкаем.

— Что еще за чертовщина? — бормочет Джил.

— Пол, — слышится из-за двери голос Кэрри.

Я замираю.

— Ричард.

Пол подходит к двери и, прежде чем мы успеваем остановить его, открывает задвижку.

— Убирайтесь отсюда! — говорит Джил.

Но Пол уже открыл дверь.

На пороге стоит Ричард Кэрри. На нем тот же, что и вчера, черный костюм. Глаза дикие, испуганные.

— Мне нужно поговорить с Полом наедине, — хрипло говорит он.

Пол видит то же, что видим мы все: размазанное кровавое пятно на воротничке рубашки.

— Убирайтесь отсюда! — повторяет Джил.

— Что вы сделали? — говорит Пол.

Кэрри смотрит на него, потом поднимает руку и протягивает что-то Полу.

Джил протискивается в коридор.

— Выходите.

Кэрри как будто и не слышит его.

— Он у меня, Пол. Чертеж. Возьми, он твой.

Мои глаза прикованы к черному свитку в его руке. Я тоже выхожу в коридор. Мы ждем Пола. Джил достает телефон. И в этот момент Кэрри делает то, чего мы от него никак не ожидали. Одним движением он прорывается между нами, заталкивает Пола в комнату и захлопывает за собой дверь.

Джил колотит в дверь кулаком.

— Откройте!

Он отталкивает меня в сторону и налегает на дверь плечом. Результат нулевой. Мы соединяем усилия, и дверь, похоже, начинает подаваться.

— Еще разок! — кричит Джил.

С третьей попытки металлический язычок не выдерживает, и дверь с громким, похожим на выстрел треском распахивается.

Мы влетаем в комнату. Кэрри и Пол стоят друг напротив друга по разные стороны камина. Кэрри все еще держит в руке чертеж. Джил на полной скорости врезается в него, и старик валится на коврик, ударившись головой о каминную решетку. Искры и уголья разлетаются во все стороны.

— Ричард!

Пол с криком бросается к своему благодетелю, подхватывает его под руки и оттаскивает в сторону, к разбитому бару.