– В жизни всегда есть место подвигу! – с нарочитым пафосом произнес Александр Павлович, и улыбнулся. – Молодежь! – снисходительно протянул он: А вот представьте – не пошли бы тральщики к этой бочке, а она на самом деле миной оказалась?

– Так ей сто лет в обед, бултыхалась бы, пока не потонула!

– Не скажи, смерть в ней просто спит! Не так давно мина еще с первой мировой чуть приличный американский корабль не потопила! Еле спасли! – сказал мичман и развил свою мысль: – Подвиги обычно совершаются героями, когда некоторые балбесы и раздолбаи не выполнили то, чего должны были сделать по своему статусу, или в чем-то переусердствовали, как раз там, где вовсе не должны бы!.. А куда ж денешься – или будь героем, или – хана! Видел я героев в жизни, так они в нужный момент просто делали то, что надо, а страшно им было уже потом, да и то, что они – герои, им тоже со временем это разъясняли… если в живых оставались! Вот когда нет подвигов в мирное время – значит все, кого это касается, честно и грамотно исполняют свои обязанности. В том числе – кораблестроители, ремонтники и тыловики, всякие там органы снабжения, и, уж конечно, все, кто непосредственно служит на самом “железе”! Вот так!

– Вот это точно! – поддержал мичмана появившийся из-за башни орудия механик, капитан-лейтенант Бекетов в замасленном комбинезоне и с лоскутом ветоши в руках. Он прикрикнул на электрика: – Ясенев, подагру тебе на некоторое место!

– Чего, простите? – спросил электрик.

– Не знаешь, что такое подагра? Везет! Еще узнаешь, молодость проходит быстро, и вместе с ней уходит понемногу здоровье. И всякие болячки – тут как тут! Был у нас начальник факультета, звали его Несгибаемый. Согнуться он совсем не мог, досталась ему эта самая подагра на память о подводной лодке, которую ему пришлось спасать, несколько часов, стоя по колено в воде. Кстати, на греческом “подагра” и означает – “несгибаемость”!

Механик тоже был до завидного молод, но стремился всегда показать себя этаким замшелым, обкатанным, покрытым в разных местах ракушками, настоящим морским волком.

– А ну-ка проверь все ГРЩ! Там у тебя как в пещере Али-Бабы – чего только нет, и барахло, и даже консервы… только этого самого Али и не хватает! И еще – хоть какой-то системы и порядка. А если во время качки что-то куда слетит – вот будет тебе подвиг! Раздеру собственными руками! Всех предупреждаю – все ваши шхеры перепрячу прямо за борт со всей пролетарской ненавистью! Ясенев – говорю тебе “Раз!”. Так говорил Билл своей лошади, когда та спотыкалась, а вот когда он говорил “два!”, то уже стрелял ей в голову! Так вот, Ясенев, повторяю: я сказал “раз”! Стрелять не буду – не из чего, опять же мать твоя, старушка тридцати семи лет, ждет тебя домой. Поэтому, я просто отпилю тебе…, причем самой тупой пилой! Пока ты сам не загубил свою молодую жизнь при помощи нарушения техники безопасности! Чего я, как офицер вообще, и твой личный отец-командир в частности, не должен допустить ни за какие коврижки. До того самого момента, когда ты крайний раз сойдешь с корабля, роняя на трап скупую мужскую слезу от ностальгии по прошедшим кошмарно-романтическим годам службы!

По маленькому, щупловатому командиру БЧ-5 не скажешь, что он способен был проделать такую процедуру с рослым и плечистым электриком, но тот, видимо зная золотой характер своего командира, предпочел не испытывать судьбу, и в мгновение ока испарился с бака и исчез в люке.

На причале появился командир корабля, которого вахтенный встретил протяжными звонками. Офицер легко взбежал по трапу и заорал: – Помощник! Играть учебную тревогу, начать экстренное приготовление корабля к бою и походу! Предстоит нам выход в море, буки-буки!

С чувством собственного достоинства и с большим металлическим сундучком, недвусмысленно помеченным “красным крестом”, на палубу поднялся флагманский врач бригады майор Алексеев. Не то, чтобы он радовался выходу в море, но относился к этому философски – надо.

“Уж лучше бы врачи играли бы в шахматы, или еще чего, а не работали по специальности – но куда от жизни денешься? А раз его к нам посадили, да еще с полным набором – где-то дело серьезное!” – подумал опытный Егоркин. Многое чего пришлось повидать за службу – в том числе и работу врачей в деле, поэтому он искренне считал, что уж лучше бы они “драли” продовольственников за камбузы и “крохоборки”, да сидели бы в кают-компании за лекциями о вреде алкоголизма и профилактике венерических заболеваний, и играли бы в “кошу” или шахматы со всеми боевыми сменами по очереди!

Помощник командира, старший лейтенант Семен Кайрин, расторопно занял свое место на ходовом посту и тут же раздались протяжные звонки колоколов громкого боя и посыпались команды и доклады. Столпившиеся было на баке, моряки резво разбежались по своим боевым постам. Через некоторое время взревели дизеля, завращались антенны.

Получив “добро” оперативного дежурного, корабль снялся со швартовых, красиво отвалил от причала и двинулся к выходу из гавани.

Через некоторое время уже все на корабле знали, что предстоит “добежать” до отдаленного поста на побережье, снять тяжело больного и доставить его в главный госпиталь. Вертолеты были “к земле прикованы туманом”, который второй день висел над морем как мохнатое покрывало.

– Как-то раз попробовали слетать в такую погоду, да и так и остались на сопке, которую зацепили – и “вертушка”, и ребята-пилоты, и бригада врачей… – мрачно пояснил старый мичман матросам, которые вслух ворчали и недоумевали, почему им предстояло то, что, казалось бы, было и быстрей и сподручней сделать санитарной авиации.

Боцман со своими “боцманятами” стали готовить шлюпку, старательно суетились вокруг нее, проверяли механизмы и двигатель подъемный шлюпочной лебедки. Кораблик был небольшой, и шлюпка под стать ему – “четверка”, или четырехвесельный ял, как его правильно называют.

Сразу за первым же “коленом” залива стало заметно покачивать. Ветер разметал в клочья туман, и видимость заметно улучшилась. По морю бежали свинцовые волны, украшенные пенными барашками. На берег шел крутой накат.

Командир помрачнел, разглядывая в визир береговую черту. Он тихо ругался себе под нос и недовольно качал головой.

– Связь с постом мне сюда на ходовой! – рявкнул он вахтенному офицеру. Тот живо исполнил приказание, и на ходовом посту раздался голос командира поста. Разговор с ним не добавил оптимизма командиру, а лишь подтвердило его худшие опасения.