В помощь Николаеву-Журиду в апреле 1937 г. были переведены в центральный аппарат другие выходцы из школы Заковского: старший майор госбезопасности латыш Анс Залпетер на должность замначальника Оперода и инспектор милиции Сергей Жупахин на должность помначальника Оперода. Жупахин принял в Москве «боевое крещение», приняв участие в избиениях Саволайнена [379] . К тому времени Сталин окончательно принял решение еще раз использовать уже арестованных главарей НКВД. Неожиданно этим сломленным, обреченным людям обещают жизнь. Чекистам такого уровня, как бывший начальник Особотдела Гай, эти заманчивые обещания при личном свидании дает сам Ежов [380] .

Будучи впоследствии арестован как «враг народа», А.К. Залпетер на допросе 10 февраля 1939 г. показал:

«Николаев поручил Жупахину... допросить Прокофьева, он по поручению Николаева без допроса Прокофьева... составил по существу сам показания Прокофьева... В моем присутствии Жупахин принес «эти показания» Николаеву в его кабинет, сказав: «посмотрите, как получилось»... Николаев исправлял «показания» Прокофьева, придавая им «более» жизненный характер...

...В один из выходных дней после допроса в Лефортовской тюрьме некоторых обвиняемых... Николаев, сказав: «Что еще делать, давайте набьем Гаю морду», – поручил вызвать на допрос Гая и после вызова Гая Евгеньев [381] , не дав ему ответить по существу заданного ему вопроса... ударил его... При допросах Гая по делу ягодовского заговора я допрашивал Гая, иногда совместно с Николаевым, относясь в основном к делу Ягоды, как сталинскому «соцзаказу», так я понял Ежова на первом оперсовещании, на котором он инструктировал следователей... Гай начал давать показания по шпионской работе после того, когда Ежов обещал ему сохранить жизнь, заявив: «Пощажу» [382] .

22 апреля от Гая получили требуемые показания, 25 апреля их подтвердил Прокофьев. 27 апреля получили третье «доказательство» – показания Воловича. Некогда этот довольно решительный человек выполнял рискованные специальные задания (в частности, в 1930 г. участвовал в тайном похищении в Париже руководителя эмигрантской организации РОВС генерала Кутепова, который был вывезен на территорию СССР и там убит). В результате побоев и пыток Волович к концу апреля потерял способность самостоятельно давать показания, а Ежов по каким-то причинам хотел, чтобы он был допрошен в его присутствии (в его рабочем блокноте имеется пометка, сделанная в апреле 1937 г.: «особ. допросить Воловича»). Как показал впоследствии работник НКВД Суровицких, он вместе со своим коллегой Ярцевым сам сочинил «показания» от имени Волоича, затем изможденного арестанта доставили к Ежову, где он должен был их подтвердить; при этом, поясняет Суровицких, «абсолютное большинство фамилий подсказывались Воловичу Ярцевым или мною по его (Ежова) указанию» [383] .

Подготовив эту базу, Сталин и Ежов приступили к началу большой чистки в руководстве Красной Армии. Были арестованы и опросным путем выведены из состава ЦК, как прежде Ягода, трое высокопоставленных военных – первый замнаркома обороны Тухачевский, командующие Киевским и Белорусским военными округами Якир и Уборевич. Двух последних арестовали прямо в их личных железнодорожных вагонах, как до того Воловича, под предлогом срочного вызова в Москву. Начальник Главного Политуправления Гамарник, который санкционировал аресты среди высшего командного состава Красной Армии, 30 мая решением Политбюро уволен из Красной Армии. На следующий день к Гамарнику явился его заместитель А.С. Булин и сообщил эту неприятную новость [384] ; сразу же после этого Гамарник застрелился, согласно официальному сообщению, «запутавшись в своих связях с антисоветскими элементами» [385] .

Перед завершающей фазой задуманной Сталиным атаки на ЦК оставалось «добрать» тех ягодовцев, кто еще числился на руководящих постах в центральном аппарате. 9 мая подписан ордер на арест старшего майора госбезопасности, заместителя начальника ГУЛага, лауреата правительственных наград Семена Фирина-Пупко. Свой путь к славе эта будущая знаменитость начала с дезертирства [386] . Из дезертиров он подался напрямую в политику, поначалу в качестве эсдека-интернационалиста. Это, кстати, характерная черта многих большевиков-чекистов: большевистское самосознание проснулось в них только после окончательного укрепления большевиков у власти и, чтобы оправдать доверие новых хозяев, следовало основательно измазаться в чужой крови. Свою дезертирско-бандитскую карьеру в литовских лесах наш герой впоследствии гордо именовал партизанской деятельностью. Ему удалось расположить к себе Ягоду, когда он руководил строительством Беломоро-Балтийского канала руками десятков тысяч заключенных, многие из которых нашли там свою могилу [387] . На костях этих людей построил он свою недолговечную славу. Под его руководством была воздвигнута на вершине скалы циклопических размеров статуя Ягоды, после ареста последнего взорванная вместе со скалою. Бывший дезертир, бывший бандит, а теперь гулаговский рабовладелец, Фирин наслаждался благосклонностью всемогущего тогда Ягоды, еще не зная, насколько дорого она ему обойдется. Хорошо и близко знавший его Кривицкий сообщает следующее: «Одним из достижений, которым особенно хвасталось ОГПУ, было «перевоспитание» крестьян, инженеров, учителей, рабочих, не питавших энтузиазма к советским порядкам, которых тысячами и миллионами хватали по всей стране и отправляли в трудовые лагеря, где приобщали к благодати коллективизма. Эти противники диктатуры Сталина, крестьяне, привязанные к своим полям, профессора, жадно впитывавшие немарксистские научные концепции, инженеры, несогласные с установками пятилетнего плана, рабочие, сетовавшие на низкую зарплату, – все эти отчаявшиеся люди миллионами переселялись по чужой воле в специально устроенный для них новый, коллективистский мир, где трудились принудительно под надзором ОГПУ и выходили оттуда покорными советскими гражданами.

Совет труда и обороны постановил 18 апреля 1931 г., что за 20 месяцев будет построен канал между Белым и Балтийским морями протяженностью 140 миль. Вся ответственность за строительство была возложена на ОГПУ.

Заставив пятьсот тысяч заключенных валить леса, взрывать скалы, перекрывать водные потоки, ОГПУ проложило великий водный путь точно по установленному расписанию. С палубы парохода «Анохин» сам Сталин в сопровождении Ягоды наблюдал за торжественной церемонией открытия.

Когда канал был построен, 12 484 «преступника» из полумиллиона работавших получили амнистию, у 59 526 человек были сокращены сроки наказания. Но ОГПУ вскоре пришло к выводу, что большинство «освобожденных», как и другие строители, настолько полюбили коллективный труд на канале, что их отправили на строительство другого великого проекта – канала Волга – Москва.

В апреле 1937 г. я любовался на Красной площади выставленной там огромной фотографией главного строителя каналов в системе ОГПУ Фирина. Хорошо, подумал я про себя, что хотя бы один из больших людей не арестован! Через два дня мне встретился коллега, только что отозванный из-за границы. Первое, что он мне сказал, едва придя в себя от удивления, что я на свободе:

– А вы знаете, Фирину конец.

Я ответил, что это невозможно, ведь его фотография выставлена на главной площади Москвы.

– Говорю вам, что с Фириным покончено. Я был сегодня на работах канала Волга – Москва, но никакого Фирина там не было! – проговорил он.

А вечером мне позвонил друг, работающий в «Известиях». Его редакции было предписано изъять все фотографии и упоминания Фирина – великого каналостроителя ОГПУ...» [388] . Арест Фирина повлек за собой повальные аресты работавших с ним чекистов и работников лагерного строительства, только в Дмитлаге было взято 218 человек. Их обвиняли в том, что они собирались организовать мятеж осужденных на строительстве канала Москва – Волга, их силами захватить Москву и поставить во главе Советского государства Ягоду [389] .