Одиссея последнего романтика
вернуться

Григорьев Аполлон Александрович
Шрифт:
Твой светлый образ миру показал, Чтоб вновь потом в порыве исступленья Пожрать воздушно-легкий идеал! В тебе самой есть семя разрушенья — Я за тебя дрожу, о призрак мой, Прозрачное и юное виденье; И страшен мне твой спутник, мрак немой; О, как могла ты, светлая, сродниться С зловещею, тебя объявшей тьмой? В ней хаос разрушительный таится.

1858

4. «О, помолись хотя единый раз…» {231}

О, помолись хотя единый раз, Но всей глубокой девственной молитвой О том, чья жизнь столь бурно пронеслась Кружащим вихрем и бесплодной битвой, О, помолись!.. Когда бы знала ты, Как осужденным заживо на муки Ужасны рая светлые мечты И рая гармонические звуки… Как тяжело святые сны видать Душам, которым нет успокоенья, Призывам братьев-ангелов внимать, Нося на жизни тяжкую печать Проклятия, греха и отверженья… Когда бы ты всю бездну обняла Палящих мук с их вечной лихорадкой, Бездонный хаос и добра и зла, Всё, что душа безумно прожила В погоне за таинственной загадкой, Порывов и падений страшный ряд, И слышала то ропот, то моленья, То гимн любви, то стон богохуленья,— О, верю я, что ты в сей мрачный ад Свела бы луч любви и примиренья… Что девственной и чистою мольбой Ты залила б, как влагою целебной, Волкан стихии грозной и слепой И закляла бы силы власть враждебной. О, помолись!.. Недаром ты светла Выходишь вся из мрака черной ночи, Недаром грусть туманом залегла Вкруг твоего прозрачного чела И влагою сияющие очи Болезненной и страстной облила!

27 января (10 февраля) 1858

Флоренция

5. «О, сколько раз в каком-то сладком страхе…» {232}

О, сколько раз в каком-то сладком страхе, Волшебным сном объят и очарован, К чертам прозрачно-девственным прикован, Я пред тобой склонял чело во прахе. Казалось мне, что яркими очами Читала ты мою страданий повесть, То суд над ней произнося, как совесть, То обливая светлыми слезами… Недвижную, казалось, покидала Порой ты раму, и свершалось чудо: Со тьмой, тебя объявшей отовсюду, Ты для меня союз свой расторгала. Да! Верю я — ты расставалась с рамой, Чело твое склонялось надо мною, Дышала речь участьем и тоскою, Глядели очи нежно, грустно, прямо. Безумные и вредные мечтанья! Твой мрак с тобой слился неразделимо, Недвижна ты, строга, неумолима… Ты мне дала лишь новые страданья!

1858

«Страданий, страсти и сомнений…» {233}

Страданий, страсти и сомнений Мне суждено печальный след Оставить там, где добрый гений Доселе вписывал привет… Стихия бурная, слепая, Повиноваться я привык Всему, что, грудь мою сжимая, Невольно лезет на язык… Язык мой — враг мой, враг издавна… Но, к сожаленью, я готов, Как христианин православный, Всегда прощать моих врагов. И смолкнет он по сей причине, Всегда как колокол звуча. Уж разве в «метеорском чине» Иль под секирой палача… Паду ли я в грозящей битве Или с «запоя» кончу век, Я вспомнить в девственной молитве Молю, что был-де человек, Который прямо, беззаветно Порывам душу отдавал, Боролся честно, долго, тщетно И сгиб или усталый пал.

16 февраля 1858

Флоренция

Песня сердцу {234}

Und wenn du ganz in dem Gef"uhle selig bist

Nenns Gl"uck, Liebe, Gott!

Ich kenne keinen Namen

Daf"ur. Gef"uhl ist alles…

Name ist Schall und Rauch

Umnebelnd Himmelsglut.

G"othe. Faust. I Teil [49]

49

Наполни же всё сердце этим чувством И, если в нем ты счастье ощутишь, Зови его как хочешь: Любовь, блаженство, сердце, бог! Нет имени ему! Всё — в чувстве! А имя — только дым и звук, Туман, который застилает небосвод.

Гете. «Фауст», 1 часть (нем.)

Над Флоренцией сонной прозрачная ночь Разлила свой туман лучезарный. Эта ночь — точно севера милого дочь! Фосфорически светится Арно… Почему же я рад как дурак, что грязна, Как Москва, и Citta dei Fiori? [50] Что луна в облаках, как больная, бледна, Смотрит с влагою тусклой во взоре? О владыка мой, боже! За душу свою Рад я всею поющейдушою; Рад за то, что я гимн мирозданью пою Не под яркой полудня луною…

50

Город цветов (ит.).

Что не запах могучих полудня цветов Душу дразнит томленьем и страстью, Что у неба туманного, серого — вновь Сердце молит и требует счастья; Что я верю в минуту, как в душу свою, Что в душе у меня лучезарно, Что я гимн мирозданью и сердцу пою На сыром и на грязном Лунг-Арно. Тихо спи под покровом прозрачно-сырой Ночи, полной туманных видений, Мой хранитель таинственный, странный, больной, Мое сердце, мой северный гений,