— Замечательно! — едва не воскликнул «уездный помещик Волков». И добавил уже тише: — Вы позволите мне вас угостить?

— Что ж, — после недолгого колебания ответил «Филипп Аркадьевич». — Почему нет? Извольте…

Вот так и завязывается дружба мужчин. За столом, под водочку, хорошую закуску и беседу, приятную и интересную обеим сторонам. Они бы и подружились и стали бы, несомненно, полезными друг другу, будь Ювелир действительно столоначальником и членом Совета Государственного Дворянского земельного банка Филиппом Аркадьевичем Левашовым и будь Георгий и правда помещиком Лаишевского уезда Казанской губернии Иваном Ивановичем Волковым. Но, увы, этому никогда не суждено было сбыться, поскольку Ювелир, помимо кассиста и любителя умыкнуть столь любимые им сверкальцы, был еще, похоже, и военным артистом-чистяком [65] , а Георгий — гейменником с поручением списать этого Ювелира «на глухую».

Но понт [66] и взятые на себя образы чиновника и помещика и тот и другой выдерживали. Да так марку держали, то бишь, принятый образ, что их обоих без разговору приняли бы в труппу, скажем, совсем молодого еще Московского Художественного театра, только-только переехавшего в Камергерский переулок. А что, Ювелир, к примеру, запросто мог бы сыграть доктора Астрова, а Георгий — Ивана Петровича Войницкого из чеховского «Дяди Вани». И оба они вполне смотрелись бы в роли царя Федора Иоанновича из одноименной трагедии Толстого, который Константинович. Словом, со стороны могло показаться, да так оно и было для любопытствующего стороннего взора, что за столиком беседуют два симпатизирующих друг другу благодушных господина, за душой у которых — единственно сонм добрых и сугубо благородных дел. Только Георгий знал, кто такой этот «Левашов», а Ювелир, напротив, принимал за чистую монету «рисовки» «помещика Ивана Ивановича Волкова», желающего поскорее заложить свою землю ради приобретения в Первопрестольной приличного для дворянина каменного особнячка.

Далее в разговорах выяснилось, что у «Филиппа Аркадьевича» большие связи в Министерстве финансов и он в скором времени войдет в Комиссию при министерстве финансов по оценке закладываемых под ссуду земель. А у «Ивана Ивановича» также в ближайшее время значительно прибудет землицы, поскольку находится при смерти его нижегородская тетушка, которая в последнем письме написала ему, что все свое недвижимое имущество она, по уже составленному и заверенному нотариально завещанию, оставляет ему, как любимейшему племяннику.

Расставались они наилучшими друзьями. Правда, «Иван Иванович» на радостях слегка подпил, и «Филипп Аркадьевич» любезным образом вызвался проводить его до извозчичьей биржи и посадить на извозчика. Когда до биржи оставалось не более тридцати саженей, «Волкова» затошнило. И хоть в это время прохожих на улицах было мало, новоиспеченные друзья все же решили зайти в подворотню, дабы не оконфузиться на людях. А из подворотни «лаишевский помещик Иван Иванович Волков» вышел уже один. Удивительное дело: он уже ничуть не казался пьяным, хотя еще пять минут назад у него заплетался язык и подворачивались ноги. А «столоначальник Государственного Дворянского земельного банка и член его Совета Филипп Аркадьевич Левашов» остался лежать в подворотне возле кучи ветоши и бумаг, верно, приготовленных дворником к сожжению, с проломленным черепом в левой височной части. И тонкая алая струйка, уже нашедшая выход из большой лужи крови под головой Ювелира, медленно вытекала из подворотни на пешеходный тротуар, извиваясь и обходя преграды…

Нельзя сказать, чтобы «работы» у Георгия было много, однако занят он был почти ежедневно. То выслеживал жертву, то входил к ней в доверие, то доводил начатое до конца. То есть дырки в черепе.

Иногда просто сидел в «Каторге», глядя в запотелое окно и ничего через него не видя. А ведь там, за окном, была иная жизнь. Без Марков, алюрок и их котов [67] , без мокрухи, воровства и повального пьянства. Но Георгию туда, в эту жизнь, путь был заказан. Да и не шибко-то хотелось. Дорога выбрала его, и эта дорога есть его судьба…

Как-то раз Марк сам спустился из своего кабинета в зал. До этого к нему заходил какой-то «карась» в богатой наволочи [68] , что было в «Каторге» явлением наиредчайшим. Ибо, кроме фартовых да «обратников» и иногда еще крепко подгулявших купчиков, которых занесла нелегкая в «Каторгу» случайно и по незнанию, трактир этот приличная публика обходила стороной, как и всю Хитровскую округу.

Что «карасю» было надобно от Марка, осталось загадкой для всех, кто находился в это время в трактире. Но только не для Георгия…

Когда Марк спустился в зал, вид его был слегка растерян, что никак не вязалось с его обязанностями «начальника биржи труда», то ли принятыми им по собственной воле, то ли порученными воровским «обществом». Найдя взглядом Георгия, он поманил его за собой и стал подниматься по скрипучей лестнице обратно. Георгий встал со своего места и отправился за ним. Он уже догадывался, что приглашение Марка как-то связано с визитом в «Каторгу» этого «карася» и что в этот раз дело, которое поручит ему начальник воровской биржи, будет не совсем обычным.

Так, по сути, и оказалось…

— Тут такое дело, — начал Марк не совсем уверенно. — Видел, верно, «карася», что недавно заходил?

— Видел, — ответил Георгий.

— Это… дружок мой старинный еще по гимназии. — Марк, похоже, хотел назвать «дружка» корешом, да язык не повернулся. — Лучший мой дружок. Когда-то он прикрыл меня в одной весьма неприятной истории, не выдал и даже взял большую часть вины на себя, и вот теперь, похоже, пришло время отдавать должок. Сейчас он в большой должности и чин имеет генеральский — действительный статский советник. Двое детей у него, взрослых уже. И жена… Дело как раз в ней…