Волчник не просто отличалась пунктуальностью, а умела появляться в самый нужный момент. Стоило ей войти, атмосфера накалилась, разговоры сменила звенящая от напряжения тишина.

Волчник черной статуэткой замерла перед постаментом.

— Шаттерлинги и гости, благодарю, что пришли! — обратилась она к собравшимся. — Сегодня я допрошу пленников с помощью синхросока. — Волчник подняла руку, обнажив тонкое запястье. На нем белел массивный хронометр с переливчатыми шкалами и рифлеными головками. — Поскольку вас заблаговременно предупредили, полагаю, почти у каждого есть синхросок или аналогичное средство для сжатия субъективного времени. Кратность сжатия — сто, но задавать ее будете по моей команде.

Двери всех камер были открыты, демонстрируя пленных в алых пузырях сжатого времени. Волчник поднялась на постамент и подошла к правой:

— По имени мы знаем лишь заключенного в крайнюю стазокамеру слева. Камера Синюшки — лучшая из четырех, у него самые высокие шансы пережить возврат к реальному времени. У других шансы пониже, не исключено лущение. Поэтому их я решусь выводить из стазиса, лишь убедившись, что без внешнего воздействия выкачала все, что могла. Впрочем, пленным это неизвестно.

Волчник открыла контрольную панель с такой же градуированной шкалой, какую я видел на камере Синюшки еще на «Лентяе». Этот рычаг был повернут вправо почти до отказа, значит кратность сжатия достигла примерно ста тысяч — то есть секунда в стазисе приблизительно равнялась одному дню во внешней среде. С тех пор как я позавтракал с другими Горечавками, пленный едва успел моргнуть. На жест или простую фразу у него могло уйти два-три стандартных дня.

Волчник повернула рычаг влево, снизив кратность до ста. Пленник еще казался неподвижным, но за минуту его грудь заметно поднялась и опустилась. Он дышал, он не погиб! Из алого пузырь превратился в розовый.

— Он видит и слышит только меня, — объявила Волчник, бросив взгляд на собравшихся. — Между мной и вами защитный экран. Впоследствии можно будет провести перекрестный допрос, но пока разумнее мне общаться с пленными в одиночку. Соответствующее разрешение Линии у меня, конечно, имеется. — Волчник коснулась хронометра пальцем. Ногти у нее были длинными и заостренными. — Сейчас я должна замедлиться. Желающих следить за разбирательством прошу сделать то же самое. Задаем продолжительность шесть часов — на несколько минут беседы этого достаточно.

Волчник охватил псевдопаралич — синхросок тормозил ее умственную деятельность, и, хотя физические процессы не остановились полностью, Волчник упала бы с постамента, если бы ее костюм не застыл, превратившись в поддерживающий корсет. Теперь ее субъективное сознание, сердце и легкие работали в том же ритме, что у пленных. Медленно, очень медленно Волчник открыла рот — послышалось что-то невнятное.

Под действием синхросока разговаривать невозможно: голосовой аппарат человека не способен издавать звуки протяженностью в несколько минут. Но костюм Волчник распознавал намерения хозяйки и, воссоздавая ее голос, подавал пленным и в акустическую систему зала. В итоге мы слышали нечто вроде песни кита — унылое, низкое, с дозвуковыми унтертонами.

Я вытащил из кармана черный пузырек и капнул в глаза по холодной капле синхросока. Препарат тут же начал действовать, ослабив мигательный рефлекс. На своем хронометре я задал продолжительность шесть часов и нужную кратность замедления. Закружилась голова — синхросок воздействовал на организм, а потом единственным проявлением его влияния стало мелькание минутной стрелки, которая крутилась, как мощная центрифуга. Большинство наблюдающих замедлились вместе со мной. В нормальном режиме остались лишь несколько присутствующих, их выдавали резкие суетливые движения.

Голос Волчник звучал все выше и выше, пока не стал внятным и нормальным.

— …Линии Горечавки, Дом Цветов, — представлялась она в трансе. Значит, я пропустил секунды две, не больше. — Ты у нас в плену на планете, название и расположение которой я не считаю нужным раскрывать. Интересует нас не справедливость, а лишь хладнокровная месть.

Пленный не ответил. Он полностью ожил, ерзал в кресле, насколько позволяли фиксаторы, и следил за каждым движением Волчник.

— Впрочем, возможны уступки в обмен на информацию, — проговорила та, поглядывая на скрытых зрителей. Костюм позволял ей нормально передвигаться. — Вас четверо, а нам хватит признаний одного. Стазокамеры повреждены, шансы благополучно вернутся к нормальному времени у вас незавидные. Если расскажешь то, что нам нужно, обещаю приложить максимум усилий, чтобы ты выжил. Но только если ты поможешь нам. Если расскажешь все прямо, без утайки. — Волчник подбоченилась. — Ну так что?

Пленный не то улыбнулся, не то ухмыльнулся — толком не разберешь.

— Горечавка, я видел, что мы с вами сделали. И скольких убили, знаю.

— К счастью, есть выжившие, их больше, чем ты полагаешь. И опоздавшие есть.

— Думаешь, я поверю тебе на слово?

— Если хочешь увидеть остальных, я выведу тебя из стаза. Вот и погрузишься в реальность.

— Да у тебя пороху не хватит. Попробуешь меня вывести — останешься с носом.

— По-твоему, не рискну? Не так уж ты мне и нужен живым.