Организовав мощный разведывательный аппарат в виде «секретного кабинета», Людовик XV со своим канцлером Шуазелем опутал всю Европу паутиной своих тайных агентов, которые разжигали войну, особенно стараясь ослабить Россию, свести ее на положение второстепенной державы. Людовик XV вышел из Семилетней войны ослабленный, с расстроенными финансами. Виновником такого финала он считал Россию, которая не захотела таскать из огня каштаны для австро-французов. Вот почему Людовик писал своему послу в Петербург Бретейлю:

«…цель моей политики относительно России состоит в удалении ея, по возможности, от европейских дел. Не вмешиваясь лично, чтобы не возбудить против себя жалоб, вы должны поддерживать все партии, которые непременно образуются при этом дворе. Только при господстве внутренних смут Россия будет иметь менее средств вдаваться в виды, которые могут внушить ей другие державы. Наше влияние в настоящую минуту может быть полезно в том отношении, что даст благоприятный оборот всем польским делам и переменит тон, с каким Петербургский двор обращался к этой республике. Будущее влияние должно воспрепятствовать России принимать участие в войне против меня, против моих союзников и особенно противиться моим видам в случае королевских выборов в Польше. Вы знаете, что Польша есть главный предмет моей секретной переписки, и, следовательно, вы должны обращать внимание на все, что касается этой страны».

Следовательно, задача, которую поставил себе Людовик XV по отношению к России, — это ставка на оппозицию внутри страны и подготовка в Польше профранцузской антирусской партии, которой следовало вручить королевскую власть.

Русская дипломатическая разведка в Париже (Голицын) и Варшаве (Кейзерлинг) установила, что французы ведут переговоры с поляками, обещают им всяческую помощь, если только они войдут в фарватер французской политики. Одним из способов укрепления антирусского лагеря в Польше французы считали пропаганду государственных преобразований, то есть изменение польской конституции и уничтожение Liberum Veto. Наивно думать, что Людовик XV — образчик худшего представителя феодальной деспотии и разложения — заботился о судьбах польского народа. Сентиментальность никогда не была свойственна феодальным и буржуазным политикам, а тем более в ту мрачную эпоху во Франции, когда феодализм был накануне своего падения. Вот почему издевательски звучат слова Бретейля, что «необходимо сжалиться над ослеплением поляков и вывести знать из корыстного застоя». По существу, Франция относилась совершенно безразлично к интересам Польши и поляков, и это проявилось особенно ярко в докладе министерства иностранных дел от 8 мая 1763 года. Доклад определил основные линии поведения Франции в польском вопросе. Вот что мы там, в частности, находим:

«Не существует никакого прямого отношения между Францией и Польшей, а если и есть, то такое темное, неверное, зависящее от таких необыкновенных и отдаленных обстоятельств, что неразумно заниматься ими предпочтительно перед другими предметами, заслуживающими все внимание короля и его министерства и требующими издержек, действительно полезных и необходимых для сохранения французской монархии».

Следовательно, вылущив французскую политику из сентиментальных оболочек, можно обнаружить, что Людовик XV, проводивший свою политику, не зависимую от министерства иностранных дел и часто вопреки последнему, старался использовать поляков как орудие борьбы с Россией и русским влиянием в Европе. По вопросу о кандидатуре в короли он готов был поддерживать любого, только чтобы этот король вел антирусскую политику. Предпочтение же он отдавал саксонцу.

Австрийцы не менее французов были заинтересованы в поддержке саксонцев, ибо всякая борьба с Россией возможна была только при условии, если польский плацдарм будет использован против России. Венский двор открыто поддерживал антирусскую политику Августа III.

Турция в польском вопросе занимала неясную позицию. Она то выступала против вмешательства России в польские дела и подпирала католических венценосцев из Вены и Парижа, то под влиянием русских дипломатов отклонялась от этой линии, боясь союза всех католических держав. В конечном счете Россия должна была расценивать Турцию как враждебную державу.

Только Пруссия открыто боролась с австро-французским блоком и поддерживала русские планы относительно Польши. Фридрих II отнюдь не пылал любовью к России. Его позиция объяснялась тем, что он, во-первых, поддерживал в России антагонистов Австрии и Франции, а во-вторых, потому, что рассчитывал получить территориальную компенсацию в виде польских территорий. Позже его волчьи повадки проявились очень ярко (как, впрочем, и аппетиты Венского двора).

В такой обстановке Екатерина решила дать бой всем своим противникам за польское наследство, посадить на польский трон русского кандидата и раз и навсегда выгнать из Польши иностранных претендентов. Лозунгом было: «Король — поляк из древней династии Пястов!» Лозунг оказался весьма популярным раньше всего в самой Польше. На русскую сторону удалось перетянуть крупные дворянские силы из «фамилии» Чарторижских (они же Чарторыйские) и Понятовских.

Воевода русский Август Чарторижский, канцлер литовский Михаил Чарторижский и молодой талантливый граф Адам Чарторижский были большими авторитетами в Польше и новели за собой немало сторонников. В качестве русского кандидата на польский престол Екатерина избрала стольника литовского графа Станислава Понятовского. В самой России эта кандидатура встретила возражения. Бывший русский канцлер Алексей Петрович Бестужев-Рюмин, возвращенный Екатериной из ссылки (куда он был сослан при Елизавете), выступил за то, чтобы избрать на польский трон в третий раз принца саксонской династии, то есть сына Августа III. Новый же екатерининский советник Никита Иванович Панин был за короля из Пястов. Победила вторая точка зрения: выбор русского двора пал на Станислава Понятовского, принадлежавшего к «фамилии» Пястов. Русский кандидат был при Елизавете Петровне дипломатом при русском дворе и в качестве дипломата был весьма близок к Екатерине (тогда только великой княгине, супруге наследника Петра Федоровича). Это обстоятельство дало повод историкам немецкой школы заявить, что Екатерина возвела Понятовского на польский престол как своего фаворита. Справедливость требует, однако, сказать, что кандидатура Станислава Понятовского была указана ей Кейзерлингом.

Первоначальный выбор Екатерины пал на молодого князя Адама Чарторижского. Но Кейзерлинг заявил, что Адам слишком умен и богат и мечтает о спасении Польши путем преобразований, что не входит в интересы России. Россия была заинтересована в том, чтобы король был из «фамилии», но это должен был быть самый ничтожный кандидат — и это был Понятовский. Екатерина подхватила это предложение и сделала его своим.

Из дальнейшего повествования будет видно, что характеристика, данная этому горе-королю, вполне оправдалась. Но тогда спрашивается: как же могла Екатерина выбрать такого ничтожного кандидата в короли? На это она ответила, что избрала его именно потому, что он был наименее достойный…