Ужасная картина предстала передо мной, когда я вошла в номер. Рычагова сидела на коленях около дивана, держась обеими руками за голову. На ее одежде были видны следы крови. Лапов склонился над ней с кулаками и собрался было в очередной раз ударить ее, но в этот момент Шилов ловко ухватил его за руку. Денис Владимирович не заметил в пылу борьбы, что в номер кто-то вошел. Он испуганно оглянулся, но, узнав меня, даже вздохнул с облегчением, как мне показалось.

В этот момент подоспел и Гурьев с балкона, подскочил к Рычаговой, свел ее руки сзади. Кровь попала ему на брюки. Валерка попытался поставить Рычагову на ноги, но Дарья не подчинилась, подняла голову. Перекошенное ненавистью лицо было просто неузнаваемым.

— Скотина! Ты сам их на меня навел! — гневно выкрикнула она Лапову.

Денис Владимирович не пытался оправдываться в глазах этой жестокой женщины. Он беспомощно опустил голову, подчинившись воле Шилова, Дарья же продолжала изрыгать ругательства. Только когда через несколько минут подъехали сотрудники правоохранительных органов, она успокоилась. Полный ненависти взгляд, брошенный на меня в тот момент, когда ее уводили из номера, я запомнила надолго…

На меня вдруг дохнуло странной сыростью, померещился теплый туманный день, без единого дуновения ветерка. Призрачные очертания деревьев парка, скрывающегося в белом молочном сумраке, лениво моросящий осенний дождь. Все это было, по меньшей мере, странно: на дворе и правда была осень, но день сегодня выдался ослепительно яркий, солнечный, бодрящий свежестью, высоченная полосатая труба крекинг-завода, по территории которого мы шли, упиралась в изумительной красоты безоблачное голубое небо. Тут на меня снова пахнуло, и я вдруг сообразила, что пахнет вовсе не туманной сыростью, а попросту бензином. Мне вспомнилось, как саркастически все это объяснял мой муж Володька. Дело в том, что крекинг-завод в нашем городе расположен на южной окраине, и как только дует юго-западный ветер, приносящий осенью и весной теплую и сырую погоду, смог от нефтепродуктов накрывает его до самых северных окраин. Вот почему в теплую и сырую погоду у нас всюду пахнет бензоколонкой, и в сознании каждого жителя туман прочно всю жизнь ассоциируется с запахом бензина.

— Так, давайте-ка сначала, — сказал с усмешкой, оглядываясь на меня, мой спутник. — А то мы по телефону разговаривали, и я толком ничего не понял.

Этот человек встретил меня на проходной, провел на крекинг-завод и теперь, похоже, вел по нему с экскурсией. Он мне представился Денисом Федоровичем Щегловым, заместителем главного инженера завода по эксплуатационной части — если бы я еще понимала, что означает все это наукообразное нагромождение слов! На вид ему было лет тридцать семь или сорок. Небольшого роста, коренастый, весьма мускулистый и хорошо сложенный, лицо загорелое, гладко выбритое, а вокруг губ какие-то странные неприятные морщины. Когда он говорил, я не могла оторвать глаз от этих складок вокруг губ, меня они просто шокировали, впрочем, я прекрасно знала почему. Был среди моих знакомых один человек с точно такими же неприятными складками вокруг губ, потом этот человек оказался отъявленным мерзавцем. Из чего, однако, не следовало, что мерзавцем окажется и мой собеседник, поэтому я изо всех сил гнала прочь от себя это неприятное впечатление.

— В принципе, если вы с телевидения, — продолжал он, оглядывая меня, — я думал, вы с телекамерами приедете, снимать нашу работу будете…

— Снимать передачу мы будем в студии, — терпеливо пояснила я. — Сейчас я только подбираю кандидатуру для участия в передаче, потом мы ее утверждаем и выпускаем в прямой эфир.

— И когда же передача?

— В пятницу…

— А сегодня понедельник, — сказал Щеглов. — Ну что ж, время у вас еще есть.

Мы шли по разбитой асфальтовой дороге мимо каких-то непонятных сооружений, похожих на огромные отстойники, в которых что-то бурлило, кипело, разбрасывая грязные брызги. Какая-то грязно-водянистая бурда источала запахи бензина, и над всем этим клубился, мгновенно рассеиваясь, пар, казавшийся воплощенным нефтяным зловонием. Я невольно морщила нос при виде всего этого.

— Да, специфических запахов у нас хватает, — сказал мой спутник, искоса смотревший на меня со стороны.

— Боже мой, что это? — проговорила я, кивая на одну из ванн, клубящихся паром и зловонием около нас.

— Нефтяные отстойники, — пояснил с невозмутимым видом Щеглов. — Перед каждым технологическим процессом реакторы промываются горячим паром. Водно-углеводородная эмульсия поступает сюда, в эти отстойники, где нефть частично осаждается, а частично… — Он, выразительно усмехнувшись, умолк. И до меня дошло.

— А частично смывается в Волгу? — переспросила я его.

— Именно! — подтвердил мой собеседник. — Экологический ущерб, впрочем, невелик. На берегу есть другой отстойник, там вода становится еще чище. Основная же грязь и, соответственно, самая большая вонь остаются здесь…

— И как же вы тут работаете? — спросила я, невольно содрогаясь от ужаса при мысли, что кто-то ходит сюда каждый день и проводит здесь по восемь часов рабочего времени.

— Вот так и работаем, — отозвался Щеглов. — На пенсию, как положено, в 60 и в 55 лет, никаких льгот за вредность.

— И женщины тоже?

— Именно, — подтвердил мой спутник. — Между прочим, женщин-то у нас около двух третей от всего персонала, в том числе главный инженер, Валерия Дмитриевна Рогачева, мой непосредственный начальник. Так что вы правильно сделали, что к нам приехали передачу о нелегкой женской доле снимать.

— Вообще-то наша программа называется «Женское счастье», — робко заметила я.

— Да? — Он от души расхохотался, покачав головой. — Ну, тогда вы ее переименуйте в «Женское несчастье», во всяком случае, несчастья вы здесь найдете больше. Вон, смотрите!