Но самым важным был визит Даймона к Бену Бернанке, главе Федрезерва. Даймон взял с собой Барри Зуброва, главного риск-менеджера компании. Зубров, почти новичок в JP Morgan, быстро стал одним из ключевых руководителей. Бывший банкир Goldman Sachs, где он проработал более 25 лет, он был близким другом Джона Корзина, свергнутого босса Goldman, ставшего губернатором штата Нью-Джерси. Если кто-то в JP Morgan понимал риски на рынке так же хорошо, как Даймон, это был Зубров.

Когда Даймон и Зубров вошли в здание Федрезерва на улице Конституции, Зубров украдкой взглянул на свой BlackBerry перед тем, как пройти через рамку металлоискателя. Он был встревожен тем, что увидел: акции Lehman упали на 38 %.

* * *

В финансовом районе даунтауна Манхэттена Роберт Вилюмштад, главный исполнительный директор AIG, на 13-м этаже Федерального резервного банка Нью-Йорка ждал встречи с Тимом Гайтнером. Поскольку рынки находились в смятении, он вернулся, чтобы увидеть Гайтнера и еще раз попросить его рассмотреть вопрос о предоставлении доступа к дисконтному окну для его компании. Хотя Гайтнер отверг подобный запрос месяц назад, на этот раз Вилюмштад пришел с более подробным предложением превратить AIG в эквивалент первичного дилера, как Goldman Sachs, Morgan Stanley или Lehman Brothers. «Вам придется подождать. Он разговаривает по телефону», – сказал помощник Гайтнера. «Хорошо, у меня есть время», – ответил Вилюмштад.

Прошло пять минут, потом десять. Вилюмштад посмотрел на часы, стараясь не раздражаться. Встреча была назначена на 11:15.

Примерно через 15 минут один из сотрудников Гайтнера, явно смущенный, вышел к нему. «Я не хочу скрывать от вас фактов – Гайтнер разговаривает с г-ном Фулдом, – сказал он с сочувственной улыбкой, словно желая показать, что Вилюмштаду, наверное, придется еще подождать. – Он по уши в Lehman».

Наконец, через полчаса появился Гайтнер и поприветствовал Вилюмштада. Он был взволнован, его глаза бегали, он нервно крутил ручку между пальцами. К тому же он только что прилетел с международной банковской конференции в швейцарском Базеле.

После обмена любезностями Вилюмштад объяснил цель встречи: он хотел – не просто хотел, ему это было необходимо – изменить роль AIG в финансовом секторе. Он сказал, что надеется, что AIG будет назначена первичным дилером – это даст компании право воспользоваться, во-первых, чрезвычайным порядком, введенным после продажи Bear Stearns, а во-вторых, низкой ставкой по кредитам, доступной только для государства и других первичных дилеров.

Гайтнер с непроницаемым лицом выслушал Вилюмштада и спросил, почему AIG FP заслужил доступ к окну Федрезерва, которое, насколько было известно Вилюмштаду, было зарезервировано лишь для самых нуждающихся финансовых учреждений, а их в настоящее время и так насчитывается больше обычного.

Вилюмштад высказался снова, на этот раз подкрепив аргументы цифрами: AIG был столь же важен для финансовой системы, как и любой другой первичный дилер. С активами на 89 млрд долларов он на самом деле был внушительнее, чем многие из таких дилеров, поэтому и должен обладать такими же преференциями. Еще Валюмштад отметил, что AIG FP принадлежит 188 млрд долларов государственных облигаций. Но важнее всего, сказал он Гайтнеру, что AIG продал защиту по кредитным свопам – по существу, нерегулируемые страховки для инвесторов – основным фирмам Уолл-стрит. – С тех пор как я здесь, мы никогда не выпускали новых лицензий первичных дилеров, и я даже точно не знаю, каков процесс, – сказал Гайтнер. – Позвольте мне поговорить с моими людьми и выяснить… – Но прежде, чем Вилюмштад повернулся, чтобы уйти, Гайтнер задал вопрос, который на самом деле не давал ему покоя все утро: – У нас сейчас критическая ситуация или чрезвычайная?

К счастью, Вилюмштад был готов ответить на этот вопрос. В ходе встреч с юристами и консультантами AIG[468], в том числе с Роджином Коэном из Sullivan & Cromwell и Энтони М. Сантомеро, бывшим президентом Федерального резервного банка Филадельфии, он получил инструкции, как отвечать на этот вопрос – осторожно. Если бы он признал, что в AIG наступил кризис ликвидности, Гайтнер почти наверняка отверг бы его ходатайство стать первичным дилером, отрезав компании доступ к дешевым средствам, в которых он так нуждался.

– Ну, позвольте мне просто сказать, что это было бы очень полезно для AIG, – ответил он.

Вилюмштад оставил Гайтнеру два документа[469]. Одним из них был список, в котором перечислялись регалии AIG FP и обосновывалось, почему фирме должен быть присвоен статус первичного дилера. Другой – бомба, которая, и в этом Вилюмштад не сомневался, привлечет внимание Гайтнера, – доклад по позициям AIG, открытым по всему миру, в который вошли «12 тыс. индивидуальных контрактов на 2,7 трлн долларов в условных производных инструментах». Примерно на середине страницы жирным шрифтом была выделена деталь, которая, как надеялся Вилюмштад, произведет на Гайтнера впечатление: «1 трлн долларов открытой позиции сосредоточено в 12 крупных финансовых учреждениях». Не нужно обладать гарвардской степенью MBA, чтобы мгновенно понять значение этих цифр: при обрушении AIG потянет за собой всю финансовую систему.

Гайтнер, все еще поглощенный Lehman, бегло взглянул на документ и отложил его.

* * *

В казначействе Дэн Джестер, специальный помощник Полсона, вернулся в свой кабинет, и секретарь сразу удивил его: звонил финансовый директор Goldman Sachs Дэвид Винер.

Каждый звонок из Goldman означал для Джестера неловкий разговор. В отличие от Полсона Джестер не был обязан продавать все свои акции Goldman Sachs[470] при поступлении на работу в Вашингтоне. И в отличие от Полсона, который должен был пройти утверждение Конгресса до прихода в казначейство, Джестеру в качестве специального помощника секретаря не требовалось официального утверждения. Хотя Винер был его давним другом и коллегой еще по Goldman, он, конечно, хотел поговорить о делах. Когда рынки бьются в истерике, не до пустого трепа. Джестер почти сразу поднял трубку, и после краткого приветствия Винер перешел к делу: «Можем ли мы быть полезны в деле Lehman?»