— Когда я увидел фотографии, я сразу подумал, что сначала это была игра. Которая началась задолго до того, как она перешла все границы.

— Да.

— О чем они тогда говорили, вот вопрос. Что можно говорить в таких ситуациях.

— Да.

— Нет ли в следах явного нахальства?

— В каком смысле?

— Он не спешил закончить. Он ходил вокруг по крови в своих ботинках, танцевал или что он там делал и прекрасно знал, что оставляет много следов.

— Такие следы могут оставить сотни тысяч ботинок.

— Но он не мог быть в этом уверен?

— Я думаю, убийца это знал.

— Может, он все-таки спешил?

— Нет. И если это вообще был «он».

— Это был «он».

Сара Хеландер встала, пора было возвращаться к снимкам.

— Ты целый день сидишь и смотришь на этот ужас?

— Только пока не заболят глаза.

— И как ты это переносишь?

— С трудом. Но это ведь наша работа.

— Да, в нашу работу входят страдания.

— По тебе заметно.

— Полицейский всегда страдает.

Они шли по коридору.

— Только посмотри на эти кирпичные стены, — говорил Хальдерс. — Как будто мы сидим в тюрьме или в бункере. Это специально, настраивает нас на нужный лад.

— Во всяком случае, на тебя это действует, я смотрю.

— Я тебе одну вещь расскажу, — произнес Хальдерс.

Они стояли на площадке и ждали лифта. Хальдерс нажимал на кнопку, но ничего не происходило. Только вентиляция шумела в шахте, как полноправная хозяйка.

— Пойдем пешком? — предложила Сара.

— Нет, подождем.

Лампочка загорелась, и где-то наверху заскрипело и зашуршало.

— В воскресенье я оставил машину у киоска на Стургатан и заскочил на секунду купить газету.

— Свою машину?

— А чью же?

— Я имею в виду, не полицейскую?

— Разве мы разъезжали когда-нибудь на рабочих машинах в выходные?

— Прости.

— Мне продолжать?

— Да, очень интересно.

Сара постаралась выглядеть искренней.

— Я оставил ключ в машине, потому что знал, что пробуду в киоске не больше минуты. Я вышел через сорок пять секунд и увидел зад своего личного автомобиля, заворачивающего на Южную улицу. Готово, угнан.

— Я понимаю.

— Сорок пять секунд!

— Да.

— Очень кстати тут подвернулась какая-то тетка на тачке, остановившаяся, чтобы купить бог знает что, и я прыгнул на сиденье рядом с ней и крикнул: «Вперед за той машиной на повороте», — и она втопила газ!

— А что ей оставалось делать?

— Я даже не показал удостоверения.

Они вошли в лифт и нажали кнопку. Хальдерс навис над Сарой.

— Уже в погоне я объяснил ситуацию. По-моему, воришка нас не заметил. Он повернул направо и поехал через площадь Гетаплатсен к больнице. Вы слушаете?

— Да, да.

— Мы ехали за ним, и на светофоре этот урод остановился, я выпрыгнул из машины, подбежал к нему и пнул ногой по двери. И знаешь, что я тогда увидел?

— Догадываюсь.

— Девку под кайфом! Наркоманку. Как она умудрялась ехать, я не представляю. Но она тут же сообразила, в чем дело, и заперла все двери.

Хальдерс возбудился, переживая в лифте все заново.

— Но окно было закрыто не до конца, и я просунул туда пальцы и потянул, и вдруг половина стекла рассыпалась вдребезги у меня в руках! Девка забилась под руль и стала кричать: «Не бей меня, не бей меня», — и вокруг нас стал собираться народ.

Сара слушала, представляя эту сцену: красный двухметровый Хальдерс в центре города, в беспамятстве от гнева.

— И что было дальше?

— Что дальше? Дальше я вытащил девку из машины и позвонил коллегам. И знаете, что дальше? Какой-то кретин попытался заставить меня выпустить девку!

— Ты объяснил, в чем дело?

— У меня не было шанса. Собралась толпа, и пара теток кричала «фашист» и все такое.

— Не «сексист»?

— Что?

— Нет, ничего.

— Жуть какая-то. И стало еще хуже, когда я достал удостоверение и показал этим идиотам.