После офуро он не позволил мне сразу удрать, а закутал и уложил на лежанку.

– Отдохни. Сердце нужно остужать потихоньку. Ты и так его загоняешь каждую ночь.

– Я не хочу. Так получается.

– Ну, что ты, Сёши-чан, я же не ругаю!
– запротестовал Канзо.

В том-то и дело. Никто не сердится, а все равно гадко. Родные каждую ночь дежурили возле моей постели, и только благодаря их усилиям я до сих пор не скатился в тотальную фобию сна. Последним средством, которое мы ещё не пробовали, оставалось гендзютсу. Брат с сестрой протестовали, требуя дождаться, пока пройдут последствия контузии, но сегодня Какаши их уломал. Пообещал действовать невероятно осторожно.

Если верить отцу, это что-то вроде общего наркоза. Раз! И тебя нет. И никаких снов.

Немного боязно, но очень хочется!

Из ванной я слинял через окно. В доме правили женщины, поэтому любой неосторожный проход по коридору был чреват для меня лёгким перекусом... из тринадцати блюд. Понятно, что подвалы Орочимару никого не красят, но желудок тоже не бесконечный. Разом осилить наготовленные "крошечки" и "капельки" мог бы какой-нибудь безотказный проглот, вроде Наруто, а у меня в последнее время проблемы с аппетитом.

Поэтому до официального обеда мы с Джунко прятались в самом дальнем углу сада, за кустами вечнозелёного бересклета. Большая собака считала меня "забавным щенком" и великодушно позволяла валяться на своей мохнатой спине, чем я беззастенчиво пользовался, взамен насвистывая ей бесконечные музыкальные темы из "Властелина колец".

Теперь мне было намного понятнее, что мог чувствовать Гаара.

Не имеет значения, как сильна твоя воля и сколько у тебя чакры - от тех, кто приходит во сне, защиты нет. Когда сутки напролёт не можешь уснуть, то голосам окружающих начинают вторить голоса призраков. Мне было легче, чем одинокому джинчурики из Суны. Я знал, ради чего упираюсь и не отчаивался, но чувство, что бессонница начинает потихоньку грызть рассудок, пугало и меня.

Джунко повела носом.

– Какаши нас ищет.

Отец заглянул в кусты через секунду.

– Сёши, уже обед. Тебя ждём.

– Ага. Извините, Какаши-сан.

Я подобрал сброшенные дзори, собираясь обуться и идти, но он легко усадил меня к себе на плечо. Тоже изрядно натерпелся, хоть и делает вид, что всё ему нипочём. Гай перед уходом просил присмотреть за ним, говорил, что с шаринганом какая-то фигня...

Хатаке Какаши, Сёши и чувство вины

Мелкий посопел, перекатился на другой край футона, но не проснулся. Я переставил лампу, чтобы свет не падал ему на лицо, пододвинул к себе новый свиток и вывел первый знак на чистой бумаге.

Всё-таки у Канзо и Рёко гораздо больше времени и нужного опыта. Замечательные оздоровительные практики, которые пёстрой грудой вывалил Сёши, просили к себе вдумчивого отношения. Им требовались умные головы и умелые руки, чтобы выбрать лучшее, отсеять сомнительное и бесполезное, провести кропотливую работу по созданию новых хидзютсу. Таких, против которых не возразит даже наша капризная старейшина.

В госпитале Конохи отличные ирьёнины. Которые единодушно твердили, что из-за шарингана, поглощающего часть моей чакры, я никогда не смогу открыть три последних потока. Ирьёнины говорили, что любые тренировки дадут лишь усиление существующего кейраку-кей. Полагаю, мой врач сильно удивится, когда узнает, что его подопечный открыл шестой и недавно ощутил пробуждение седьмого потока.

Перед отлучкой в Узу, я несколько раз досуха выжимал всю доступную чакру, и убедился, что её количество уже шагнуло за "непреодолимый" порог.

Сонное дыхание мелкого прервалось.

Второй раз за час. Всё-таки придётся использовать гендзютсу. Но прежде чем я успел отодвинуть свиток, сын взвился на постели. Перепуганным взглядом обвёл комнату... и обессилено упал назад, хватая воздух. Опять. Отложив кисть, я пересел на край футона.

– Простите, - Сёши шмыгнул носом, - отвлекаю?

Эта новоприобретённая манера извиняться через слово неприятно царапала. Вежливость хороша, но во всём должна быть мера. Родные радовались каждый раз, когда он хоть что-нибудь у них просил, а мой дурашка вел себя, словно нелюбимый пасынок у злых родителей. Я решительно сгрёб комок из ребёнка и одеяла, и пересади себе на колени. Пора поговорить.

– Сёши, неужели похоже, что я сержусь?

Сын неуверенно помотал головой.

– Тогда зачем постоянно извиняться? На меня уже семья косится, думают, тебя дома бьют.

– Ой! Я не хотел. Простите... больше не буду, - он зябко поёжился и сознался: - Я уже сам себе опротивел. Эти сны... все меня жалеют, но... Вы же говорили, что опасно, а я не слушал и настаивал... а потом ещё не сумел убежать, и меня...

Мелкий выдыхал разорванные фразы, а я вслушивался в интонации и паузы. Сказанное - правда. Собственные ошибки терзают, но истинная причина пока не названа.