Томас поблагодарил ее, отклонив предложение купить снадобье и отправился далее. Он продвигался со всей возможной быстротой через водоворот людей, которые покупали, продавали, исполняли поручения, болтали, стоя на тротуаре, выскакивали на мостовую, мешая движению и крича друг на друга под стук копыт и шум колес, бряцанье упряжи и ржание лошадей.

Вторая аптека оказалась гораздо больше. Войдя, Питт увидел сияющие чистотой прилавки, а за ними – полки, уставленные огромным количеством разноцветных бутылочек и сосудов, наполненных всевозможными жидкостями, кристаллами, сухими листьями, травами, лепестками и корешками, все снабженные ярлыками и названиями по-латыни. Другая полка была заполнена пакетами и коробочками. Между полками располагались ящики наподобие буфетных с крепко-накрепко запертыми дверцами. Мужчина, распоряжающийся всем этим фармацевтическим изобилием, был невысок, лыс, с очками на кончике носа и с выражением любопытства на лице.

– Да, сэр, чем могу быть полезен? – спросил он, как только Питт вошел. – Что-нибудь лично для вас или для семьи? Вы ведь человек семейный, не так ли?

– Да, – ответил инспектор, улыбаясь сам не зная чему, но ему понравилось, что в нем видно нечто говорящее о его принадлежности к женатым мужчинам.

– Так я и подумал, – с удовлетворением ответил аптекарь. – Полагаю, я хорошо могу судить о человеке по его внешности. Прошу прощения за фамильярность, сэр, но только хорошая жена может так перелицевать воротничок.

Питт никак не думал, что его воротничок и манжеты могут сообщить о том, что их перелицевали, искусно спрятав от взгляда изношенные места и таким образом продлив жизнь рубашке. Он бессознательно поднял руку к воротничку, поняв, что галстук сбился набок и поэтому аккуратный Шарлоттин шов явил себя миру. Слегка покраснев, он поправил галстук.

– А теперь, сэр, чем могу служить? – спросил весело аптекарь.

Питт понял, что с этим человеком лучше говорить начистоту, иначе ничего не узнаешь. Остроглазый человечек оскорбится уклончивым ответом и поймет, что его хотят провести.

– Я офицер полиции, – заявил Томас, доставая удостоверение.

– Неужели? – Аптекарь явно заинтересовался, но на его открытом лице не было и тени волнения или тревоги.

– Мне хотелось бы побольше узнать о том, как достают опиум. Не для того, чтобы курить, это мне уже известно. Я имею в виду его жидкую форму. Вы можете сообщить мне что-нибудь на этот счет?

– Преблагие небеса, сэр, ну конечно, могу, – удивился аптекарь. – Достать опиум при желании довольно легко. Матери используют настойку, чтобы успокоить крикливых младенцев. Им, бедняжкам, надо хоть немного поспать, и они дают это зелье детям, чтобы те не кричали полночи, не давая никому уснуть. – Он показал на ряд бутылочек на одной из полок. – «Фирма Годфри Кордиэла» поставляет большое количество такого снадобья. Делается оно из патоки, воды, специй – и опиума. И действует, говорят, очень хорошо. Есть в продаже также стедменовский порошок. Очень популярно также «Средство успокоения королевских младенцев Аткинсона». – Он покачал головой. – Уж не знаю, что за Аткинсон и какие королевские младенцы имеются в виду и что представляет собой микстура, но люди ею довольны. Конечно, в Восточной Англии и западных болотистых графствах опиум можно купить в таблетках или маленьких палочках по пенни за штуку в любой аптеке, буквально на каждом шагу.

– И законным образом? – удивился Питт.

– Конечно! Его прописывают от разных болезней, – и аптекарь стал загибать пальцы, – ревматизм, диабет, чахотка, сифилис, холера, диарея, запор, бессонница…

– И помогает? – недоверчиво переспросил Питт.

– Опиум снимает боль, – с ноткой печали в голосе объяснил аптекарь. – Это не лекарство, но, когда человек страдает от боли, он получает облегчение. Я не одобряю это средство, но не могу отказать страдающему человеку, особенно если болезнь уже неизлечима. Лишь Бог ведает, как много на свете таких страдальцев. Никто не может излечиться опиумом от туберкулеза, холеры или сифилиса – просто умирают медленнее.

– А разве опиум не убивает?

– Младенцев может убить, но не всегда и не обязательно. – Лицо аптекаря осунулось, в глазах его промелькнула усталость. – Убивает не сам опиум, понимаете? Но младенцы под его действием все время как бы в полусне, ничего не едят и рано или поздно умирают от истощения, бедняжки.

Питту внезапно стало нехорошо. Он подумал о Джемайме и Дэниеле, вспомнив, какими они были крошечными, беспомощными созданиями, но страстно желающими жить, и у него так перехватило горло, что он не мог вымолвить ни слова.

Аптекарь молча смотрел на Питта, лицо его стало совсем печальным.

– Но нет смысла преследовать матерей по суду, – тихо продолжал он, – им все одно, без разницы. Родители работают до изнеможения и не знают, кого просить о помощи. Женщины рожают почти ежегодно, не считая выкидышей, и нет никаких средств это предотвратить, только сказать мужу «нет» – если тот согласится. А что мужчине надо? У него и так мало удовольствий, и он считает, что право быть с женщиной у него никто не может отнять. – Он покачал головой. – В доме нет достаточно еды, места, где можно уединиться… у этих несчастных нет ничего.

– Я и не собираюсь их преследовать, – ответил Питт, сглотнув застрявший в горле комок. – Я ищу того человека, который отравил взрослого мужчину, добавив опиум ему в виски.

– Какая-нибудь бедная женщина не могла больше выносить такой жизни? – предположил аптекарь, закусив губу и глядя на инспектора, словно заранее знал ответ.

– Нет, – сказал Томас громче, чем собирался, – эта женщина уже, можно сказать, миновала детородный период, да и муж отличался умеренностью привычек. Она же и ее любовник…