– Вы здесь из чувства долга или по душевной склонности, мистер О’Нил? – спросила она, мило улыбаясь.

Тот улыбнулся в ответ.

– Исключительно по обязанности, мэм. Сопровождаю тестя и его матушку. Она очень привержена любительским концертам – по крайней мере, ей нравится встречаться с завсегдатаями таких вечеров. И быть в курсе событий.

– Ну разумеется, – поспешно согласилась Шарлотта. – Нет ничего интереснее слухов, если вы знаете людей, о которых сплетничают, и можете повторить услышанное тем, кто способен вполне оценить все нюансы.

– Да, вы не чужды откровенности, – сказал Девлин, и в глазах его вспыхнуло любопытство. Он явно забавлялся ее искренностью.

Две молодые женщины прошли мимо, взглянув на О’Нила поверх вееров и заставляя юбки волноваться особенно шумно и грациозно.

– А вы так не считаете, миссис О’Нил? – повернулась Шарлотта к Кэтлин.

Та улыбнулась, но в улыбке ее читалась сдержанность человека, которого весьма ранят необдуманные замечания.

– Сознаюсь, подобные вечера меня интересуют лишь иногда. Мне кажется, что люди здесь часто болтают со злым умыслом.

И Шарлотта подумала, что, пожалуй, в хоре пустопорожней болтовни сейчас прозвучал голос истинного чувства. Ей это остро напомнило, что перед ней женщина, муж которой был убит, после того как изменил ей с другой. И то, что Кэтлин О’Нил могла после всего случившегося продолжать дружеские отношения с Клио Фарбер, столь близкой к людям, причинившим ей такое несчастье, не просто актрисой, но другом и коллегой по цеху Тамар Маколи, очень располагало в пользу вдовы Блейна. Шарлотта почувствовала восхищение ею и неприязнь к самой себе за то, что ищет возможность обвинить в содеянном ее второго мужа. Двуличие само по себе омерзительно, и на какой-то момент приключенческий и детективный азарт Шарлотты угас.

– Конечно, – согласилась она с внезапной серьезностью, – когда такие разговоры причиняют вред, это совсем другое дело. И, наверное, так бывает нередко. Многие очень плохо знают, о чем говорят, и лучше бы им не злословить. Я говорю только о безвредной чепухе, но, наверное, слишком легкомысленно трактую сей предмет. – Она приняла стакан лимонада из рук проходящего лакея, как и остальные.

– Нет, нет, это я должна извиниться, – ответила Кэтлин, немного покраснев. – Я вовсе не хотела оспаривать ваше мнение. Просто я знакома с людьми, которые страдали от бездумного обсуждения вещей, носивших сугубо личный характер, не зная всей правды, а ведь на такие темы сплетничают особенно охотно.

Зал полнился шорохами ожидания, затем постепенно все стихло. Сейчас должен был начаться концерт. Все инстинктивно повернулись к роялю, около которого появилась высокая полная дама в платье, расшитом переливающимся жемчугом. Она пыталась овладеть всеобщим вниманием.

– Леди и джентльмены, – начала она.

Раздался слабый, вежливый всплеск аплодисментов. Вечернее развлечение началось. Шарлотта улыбнулась Кэтлин и как бы случайно, однако с твердой целью, села рядом, поймав взгляд Клио, прежде чем та продолжила свой разговор с Девлином О’Нилом.

Пианист начал играть тихо, не форсируя звука, лишь однажды взглянув на слушателей. Он казался всецело поглощенным музыкой, которую извлекал из инструмента лишь для собственного наслаждения. Возможно, «наслаждение» было неточным словом. Наблюдая за ним, Шарлотта почувствовала, что музыка для него – необходимая духовная пища в гораздо большей степени, чем для присутствующих. Шарлотта не очень хорошо разбиралась в музыке, но ей не требовалось быть знатоком-критиком, чтобы почувствовать, как прекрасно исполнение и что оно гораздо выше способности светской аудитории оценить его.

Пьеса закончилась, послышались вежливые аплодисменты. Пианист встал, едва заметно поклонился и вышел в смежную комнату.

Тишину снова сменила болтовня; хорошенькие горничные в белых чепчиках и передничках, отделанных кружевами, стали разносить на подносах сладости, а ливрейные лакеи – бокалы с охлажденным шампанским. Шарлотте совершенно не хотелось ни того, ни другого, но она машинально взяла предложенное, поскольку это было проще, чем все время отказываться. Ее все еще переполняло грандиозное ощущение прекрасной музыки, и она не могла говорить, тем более как-то комментировать услышанное, боясь не воздать ему должного.

– Очень хорошо, правда? – спросил Девлин О’Нил, приблизившись почти вплотную.

Шарлотта не слышала, как он подошел. Он опять улыбался, и она решила, что это самое привычное для него выражение лица – из большого добродушия и желания нравиться, а не потому, что он получил сейчас особенное удовольствие.

– Блестяще, – ответила Шарлотта, надеясь, что говорит не слишком восторженно.

Но прежде чем он успел ответить, к ним подошел человек с очень широкой, мощной грудью, необычайно сильный на вид. Лицо у него было примечательное: большой острый нос и маленькие, очень яркие, умные глаза. С ним под руку, опираясь на нее – из-за необходимости физической поддержки, но также явно из чувства собственничества, – шла женщина старше мужчины лет на двадцать. Сходство лица, особенно глаз и лба, сразу позволяло понять, что она приходится мужчине матерью.