– Это наш охранник! – победно воскликнула погремучая дура.

Миша откланялся и ушел в боковую комнату – вероятно, переодеваться и идти домой. В день концерта обычно он брал отпуск за свой счет.

А мы с Яковом Моисеевичем сразу спустились вниз, на террасу – занять столик. После концерта многие из публики оставались здесь пообедать…

– Меня тревожит ваша любовь к красному… – повторил он.

– Напрасно, – возразила я, – нынче этот цвет означает совсем не то, что означал во времена вашей молодости. Кстати, что там за юная особа щеголяла в красном плаще? Расскажите о какой-нибудь интрижке, а то мне может показаться, что во времена китайских императоров молодые евреи только и делали, что учились по программам русских гимназий, ругались, как извозчики…

– …и катались на коньках, – вставил он вдруг.

– На коньках? В Китае? Это любопытно.

– Вы невежественны, дитя. Вы не учили географии в школе. Или учили какую-то другую географию. В Китае зимой температура опускается до минус двадцати… Катки отличные. Все мы были прекрасными конькобежцами. Вообще, спорт в нашей жизни был на первом месте… Все романы завязывались и рушились на катках… Музыка играла – вальсы, фокстроты… Вальсы, в основном… Штраус, "Сказки Венского леса"… "У голубого Дуная"… Знаете – это поразительно живо: я даже слышу сейчас, как с сухим хрустом режут лед коньки… Да – короткая шубка, муфта, коньки "шарлотта", коричневые ботиночки – тугая шнуровка…

Он замолчал, зачарованно всматриваясь в далекий ледовый блеск слепящей юности.

– Видели бы вы, какие кренделя выписывал Морис, и как восторженно на него смотрели девочки! У него были настоящие "норвежки". У меня – тоже. Знаете, такие коньки для соревнований, высокие ботинки… И я вам скажу, что он довольно успешно противостоял знаменитому в то время Рудченко.

Я вспомнила, как на Мориса смотрели две пожилые овечки в китайской резиденции.

– А что, Морис и вправду был когда-то молодым?

– Морис был отчаянной, наглой смелости парнем! – воскликнул обиженно Яков Моисеевич – Хлесткий, резкий, очень остроумный… Если б я рассказал вам хоть пятую часть всех безрассудств его молодости, вы были бы шокированы…

– Ну, надо же! А я думала, он был комивояжером.

– Комивояжером был я… Вернее, менеджером в "Чунь-синь комершиал компани"… Но это – гораздо позже … Мы торговали пушниной, кишками для колбас, английскими велосипедами "Геркулес". Как видите, вполне заурядная деятельность. Впрочем, моим героем в то время был Лесли Хауорд.

– А кто это? – спросила я.

– Боже мой, вы ничего не знаете! Он играл Эшли в "Унесенных ветром." Был чертовски элегантен…

– И все-таки, Яков Моисеевич, – я отодвинула стакан, – откуда посреди полного китайского процветания вдруг отъезд в эту сумасшедшую призрачную страну, да еще в то время, когда ее мотало из стороны в сторону?..

Он улыбнулся:

– Ну, это… надо всю жизнь по кирпичику восстанавливать, чтобы внятно-то ответить… А ваш отъезд – почему? То-то… Мама, помню, все просила: "Яшенька, погоди, не езжай ты в свою Палестину, пока эта история с арабами не закончится"… а я ей: "Мама, она никогда не закончится"… Знаете, в то время мы были покорены романтикой Жаботинского, Трумпельдора, Бялика… "Бейтар", "два берега у Иордана" и все такое… Нет, мы были молоды, понимаете? Мы были молоды и крепки сердцем…

Вот вы как-то насмешливо – о Морисе… Господи, если б я взялся рассказывать его жизнь! Где только этот парень не побывал! Например, во время войны оказался в Италии, так сложились обстоятельства. Ушел в горы, разыскал партизан, воевал с ними… Был командиром отряда…

Однажды, уже в самом конце войны, они ввосьмером обезоружили 180 немецких солдат.

– Ну это… положим!

– Да-да! Сначала выловили двоих, заставили их написать листовку на верхнебаварском диалекте…Точно не помню, вроде, там обращение к товарищам звучало каким-то сленгом. "Шпец", что ли… как наше "хэвре!" Остальные прочли, поверили… сложили оружие и ушли через границу со Швейцарией, как им было велено… Может быть, я что-то путаю в деталях, но по сути все верно… Морис напоследок сказал немцу, их командиру: "Мне не нужна твоя смерть. Для тебя и для меня война закончена. Но знай, что я – еврей."

– Послушайте, да ваша сушеная вобла Морис – просто замечательная личность! – воскликнула я.

– Да, – подтвердил Яков Моисеевич с достоинством.

– Тогда за что вы его ненавидите?

Он подпрыгнул на стуле, вспыхнул, побагровел.

– Какого черта! Что вы себе позволяете! С чего вы взяли?!

Я смиренно смотрела на этого чудного старика.

– Моя профессия – наблюдать, – сказала я грустно. Он сердито покрутил ложечкой в полупустом стакане.

– Да, – сказал он. – Человеку бывает трудно управлять своими чувствами. Но человек должен сделать все, чтобы эти чувства не бушевали на поверхности.

– Вот именно, – сказала я. – Итак, за что же?

– Он отнял у меня любимую женщину. Это было так давно, что уже не о чем говорить…

– …юную особу в красном плаще?

– …в красном плаще… Через год она опомнилась и пришла ко мне, а он уехал в Италию… но после войны вернулся, и этот кошмар возобновился с какой-то безумной силой… И два года она металась между ним и мною и таяла от чахотки… История, знаете-ли, банальная…

– Все истории банальны, – возразила я, – пока они не случаются лично с тобой.