— Мы пошли вниз к речке — набрать воды. Утро такое яркое было. Я вообще-то с ним не корешился. Знал, что он из Ростовской области, что служить ему осталось два месяца. Он чего-то мать вдруг вспомнил, говорил: «Как она там без меня в огороде управляется, картошку садит?» Рассказал, что в Чечню пошел, чтобы помочь матери купить хорошее жилье.

Мы подошли к речке, набрали воды, порадовались еще, что пьем такую вкусную воду. Потому что до этого были в горах и пили даже из лужи, а тут такое счастье — целая река воды… Вдруг хлопок, и он падает мне под ноги. Я сначала не понял. Он на меня смотрит, сказать что-то пытается, а у него изо рта кровь пузырями розовыми… И снова хлопок. Снайпер. Я падаю почти на него. Боли не чувствую. Лежу, не шелохнусь, хочу руки и ноги втянуть и стать маленьким, незаметным, а он рядом хрипит. Его кровь меня заливает. Она уже и в носу, и во рту. Меня просто сводит судорогой тошноты… Шевелиться нельзя. Все вокруг превратилось в кровь. Он умирает, а я больше не могу. Я знаю, что этот гад сейчас выстрелит, и я умру точно так же, как он…

Большинство военнослужащих самостоятельно пытается справиться с психическими проблемами, но, как правило, неудачно. Многие пробуют «лечиться» водкой, даже те, кто не был раньше склонен к ее употреблению. Возрастает количество различных заболеваний, которые протекают в тяжелой и хронической форме и сопровождаются следующими симптомами: ухудшается концентрация внимания, появляются проблемы со сном, повышается утомляемость, раздражительность, конфликтность, ухудшается память. В таких случаях при лечении тех или иных заболеваний требуется распознать и травматическое расстройство психики, иначе это будет блокировать процесс медикаментозного лечения основной болезни.

Интересно также, что у военнослужащих, имеющих многократный опыт командировок в «горячие точки», появляется эффект клановости. «Меня понимают только свои» — это своего рода защитный кокон, уход от решения личных проблем. Негативными проявлениями клановости являются предвзятость и негативная конкуренция между военнослужащими. Можно услышать такие разговоры: «Я в Грозном воевал, а ты в Ханкале отсиживался…»

Психологи отмечают, что среди более половины воевавших офицеров отмечается склонность к рукоприкладству, физическому насилию в отношении к подчиненным, резкое повышение агрессивности.

Возрастает конфликтность и в семьях воевавших ребят. Семья принимает на себя первый удар со стороны психически травмированного военнослужащего, его внутреннее напряжение передается жене и детям. Статистика свидетельствует об увеличении в таких семьях числа разводов, о нарушении супружеских, сыновьих и родительских отношений. Например, жена одного офицера сказала: «После этих командировок в Чечню его семьей стали сослуживцы, а я забыта».

Короче говоря, видно, что участники боевых действий пытаются жить по совершенно иным законам, нежели люди, окружающие их.

Что же делать с ними, прошедшими через войну? Опыт психологов СКВО показывает, что главное — примирить человека с его прошлым. Прошлое нельзя изменить, но можно адекватно его воспринимать. Военнослужащие, прошедшие ад войны, потрясенные увиденным и пережитым на этой войне, находят свой путь к исцелению. И остаются в строю. Остаются полезными гражданами своей страны. Но для этого общество должно их понять и помочь. Я уж не говорю про то, что нельзя их шельмовать и требовать большего, чем они способны дать.

Ни для кого не секрет, что военнослужащие Северо-Кавказского военного округа — признанные специалисты по части ведения локальных войн. Более 80 процентов из них имеют реальный боевой опыт.

Это заслуживает уважения. Но участие в локальных конфликтах вырабатывает определенный стереотип проведения той или иной операции, зачастую идущий вразрез с Боевым уставом. Объясню на конкретном примере.

По дорогам Чечни принято передвигаться «на броне», то есть на корпусе БТРа или БМП. И это не пижонство, а жизненная необходимость: при наезде на мину или при попадании гранаты ручного противотанкового гранатомета в боевую машину пехоты или бронетранспортер у солдат «на броне» шансов выжить намного больше, нежели у тех, кто находится внутри бронированного корпуса.

А вот практика ведения широкомасштабных боевых действий свидетельствует о другом. При массовом использовании противником авиации и артиллерии подобный способ передвижения грозит полным истреблением личного состава.

Другой аспект: в локальных конфликтах не используется оружие массового поражения (ОМП). Поэтому необходимое снаряжение, предназначенное для защиты от радиационного, химического или бактериологического оружия за ненадобностью покоится на складах. А ведь в современных войнах ставка делается в том числе и на ОМП. Эта тема боевой подготовки (к счастью!) в ходе контртеррористической операции отпала за ненужностью.

Расхождения с основными положениями Военной доктрины Российской Федерации, утвержденной Указом Президента Российской Федерации 21 апреля 2000 года, возникли у артиллеристов, выполняющих сейчас узкий круг шаблонных огневых задач; в мотострелковых подразделениях, личный состав которых большей частью стоит в оцеплении при проведении паспортного контроля в чеченских селениях; изменились задачи и у подразделений ПВО, «работающих» в Чечне не по воздушным, а по наземным целям… Но самым существенным минусом проводимых на практике преобразований является тот факт, что вот уже более десятка лет нет четкого разграничения функций силовых ведомств в зонах проведения контртеррористических операций.