Едва поняв, что ему грозит смертельная опасность, она, рискуя жизнью, бросилась на его спасение, а ведь он так несправедливо назвал ее «дикой обитательницей рощ, детоубийцей». Какое же объяснение может быть руководившему ею чувству? Только одно: она любит его… как и он ее.

Азиэль больше не мог обманывать себя, да, он любит ее, это правда. Еще вчера вечером, слушая упреки Иссахара, он уже догадывался об этом, хотя и не хотел признаться себе в том, что это именно так, но сейчас он твердо знал, что свершилось предопределенное самой судьбой. Пусть люди думают, что в конце концов он просто мужчина и не смог устоять перед таким необычайно прелестным лицом и такой стройной фигурой, перед такой преданностью и самопожертвованием. Но он-то знает, что дело в друге К этой девушке он испытывает чувство, ничего обще с плотским влечением не имеющее, нечто непостижимое и необъяснимое (если не принять за объяснение то, что видел во сне Иссахар), захватившее его с той самой минуты, когда он увидел ее впервые. Возможно, даже вполне вероятно, не пройдет и часа, как она погрузится в темные пучины смерти, куда он не сможет за ней последовать. Но даже уверенность, что она никогда не будет ему принадлежать, не может притушить пламя, полыхающее в его груди, ибо это отнюдь не обычное пламя земной любви.

Азиэль нагнулся над еще не пришедшей в себя девушкой, внимательно вглядываясь в ее бледное лицо. Их губы почти соприкасались, и его дыхание, казалось, оживило ее. Она пошевелилась, открыла глаза и посмотрела ему в лицо глубоким, полным тайного значения взглядом.

Он не говорил ни слова, как будто пораженный внезапной немотой, но его сердце неустанно твердило: «Люблю тебя! Люблю тебя!» — и ее сердце услышало это признание, ибо она шепнула в ответ:

— Подумай, кто ты и кто я.

— Не все ли равно? Ведь мы нераздельное целое.

— Подумай, — настаивала она, — я могу скоро умереть, и ты навсегда меня потеряешь.

— Этого не может быть, ведь мы нераздельное целое. Мы были и останемся неразлучными и в жизни и в смерти.

— Принц, — продолжала она, — в последний раз прошу тебя: подумай хорошенько; что-то подсказывает мне, что ты говоришь правду, и если сегодня я приму то, что ты мне предлагаешь, это будет на веки вечные.

— И пусть будет на веки вечные, — сказал Азиэль, наклоняясь еще ниже.

Так, в этом безмолвном, залитом лунным светом саду и состоялась их странная помолвка.

— Госпожа, — послышался рядом голос Метема, — позволь я займусь твоей рукой, время не терпит.

Подняв глаза, Азиэль увидел над собой финикийца с насмешливой улыбкой на лице, а за ним — высокую фигуру Иссахара, который, скрестив руки на груди, холодно взирал на них всех.

— Досточтимый Иссахар, — с лукавыми нотками в голосе обратился к нему финикиец, — соблаговолите подержать руку госпожи, ибо принц может лечить, видимо, только ее губы.

— Нет, — отказался левит, — какое мне дело до этой дщери Баалтис? Исцели ее, если сумеешь, а если нет, пусть примет она смерть, которая удалит камень преткновения из-под ног глупца.

— Но ведь если он жив, то только благодаря этому «камню преткновения». Да пошлют мне боги такой же «камень», если когда-нибудь черный карлик пустит в меня отравленную стрелу, — ответил Метем, готовя свои снадобья. И, обращаясь к принцу, добавил: — Не отвечайте ему, лучше подержите руку госпожи, ладонью к свету.

Азиэль повиновался. Метем промыл рану водой и втер в нее такую нестерпимо жгучую мазь, что Элисса громко застонала.

— Потерпи, госпожа, — уговаривал Метем, — если яд еще не проник в кровь, эта мазь — надежное противоядие.

Они отвели, вернее, отнесли ее во дворец. Здесь Метем перепоручил ее заботам отца, рассказав тому только то, что счел необходимым, и предупредив, чтобы он молчал о случившемся.

У входа во дворец Иссахар спросил Азиэля:

— Уж не приснилось ли мне, принц, что ты поклялся этой идолопоклоннице в вечной любви и что ты поцеловал ее в губы?

— Нет, это был не сон, а явь, Иссахар, — с суровым видом сказал Азиэль. — Выслушай меня и прошу, не докучай мне больше своими упреками; если будет хоть какая-то возможность, я женюсь на Элиссе, если же нет, пока я жив, я не взгляну ни на одну другую женщину.

— Весьма утешительная новость для человека, которому поручено заботиться о твоем благополучии, принц; со своей стороны уверяю тебя, что если будет хоть какая-то возможность помешать тебе, я ни за что не допущу, чтобы ты женился на язычнице, да еще и чародейке.

— Иссахар, — сказал принц, — я прощал тебе многое, потому что хорошо знаю, что ты меня любишь, более того, заменил мне отца. Но теперь я, в свой черед, предупреждаю тебя: не причиняй вреда госпоже Элиссе; всякий удар по ней — это удар по мне, за ним последует неминуемое возмездие.

— Возмездие? — презрительно процедил левит. — Если я и страшусь возмездия, то, конечно же, не твоего; и я не собираюсь слушать любовный бред, когда долг указует единственно верный путь. Я предпочту видеть тебя мертвым, принц Азиэль, чем допустить, чтобы эта чародейка своими кознями увлекла тебя в ад.