— Скорее всего так. И с тех пор я ничего не слышала о нем и волновалась все больше и больше. Я и сейчас не понимаю, зачем ему понадобилось убегать и становиться преступником или оставаться с ними?

— Это неясно. Он мог не знать, что они преступники. Если бы ты могла вспомнить еще хоть кого-нибудь!

— Я стараюсь. — Она закрыла глаза и опять начала качать головой. — Но не могу. Если это не те самые люди, с которыми он должен был встретиться в ту субботу вечером, когда взял машину.

— Говорил он о них хоть что-нибудь?

— Что ему ужасно нужно их видеть.

— Это были мужчины или женщины?

— Я не знаю даже этого.

— Говорил ли он тебе в воскресенье утром, когда вы здесь встретились, о предыдущей ночи?

— Нет. После этого случая и скандала с родителями он был какой-то тихий. И я ни о чем не спрашивала его. А должна была! Знаю, я должна была. Или нет? Я всегда делаю все только во вред. Все плохо: и сделаешь — плохо, и не сделаешь — тоже плохо!

— Я убежден: ты поступаешь правильно гораздо чаще, чем большинство других людей.

— Ни мама, ни папа так не думают.

— Родители могут ошибаться.

— А вы — папа?

Этот вопрос напомнил мне грустных ребят в «Проклятой лагуне».

— Нет. И никогда не был. У меня чистые руки.

— Вы смеетесь надо мной, — мрачно сказала она.

— Не смеюсь и никогда не буду.

— Я не знаю детективов, которые были бы похожи на вас, — подарила она мне улыбку.

— Я не копирую других… — Наши отношения, которые то рушились, то восстанавливались, теперь вовсе расцвели. — И еще одно, о чем хотел спросить тебя, Стелла. Твоя мать, кажется, убеждена, что Том разбил машину умышленно?

— Да, я знаю, она так считает.

— Нет ли в этом доли истины?

Девочка задумалась.

— Не думаю, он не стал бы делать это, если только он не… — Ее поразила ужасная догадка.

— Продолжай.

— Если только он не пытался покончить жизнь самоубийством. А больше незачем.

— Покончить с собой?

— Да. Он мог. Он не хотел возвращаться домой, он часто говорил мне об этом. Но не объяснял почему.

— Кое-что я смог бы понять, осмотрев машину. Где она?

— Внизу, на кладбище разбитых машин Ринго. Мама ходит туда через день.

— Зачем?

— Это помогает ей сохранить злость. Мама действительно помещалась на Томе или еще помешается, как папа. Эта история ужасно подействовала на них. Да и я не облегчаю положения, убежав сейчас из дому. — Она топнула ногой. — Мама вызовет полицейских. А потом убьет меня.

— Нет, не убьет.

— Убьет. — Но она совершенно не боялась за себя. — Если вы узнаете что-нибудь о Томе, вы сообщите мне?

— Это может оказаться трудновыполнимым. Я имею в виду отношение ко мне твоей матери. Почему бы тебе самой не позвонить мне, когда понадобится? По этому номеру ты всегда можешь разыскать меня. Это служебный телефон. — Я дал ей свою визитную карточку.

Она спустилась по лестнице и бесшумно умчалась, скрывшись за Деревьями, — одна из тех девушек, которые заставляют вновь поверить в этот мир…

Я направился к дому Хиллманов, чувствуя, что наконец-то овладел инициативой — инициативой, которую мог бы дать мне и Хиллман, если бы захотел.

Прежде чем сесть в оставленную возле дома машину, я взглянул на окно комнаты Тома. Хиллман с женой сидели у окна, тесно прижавшись друг к другу, и он коротко кивнул мне.

Я поехал в сторону городка и вскоре был уже на главной улице. Мокрые, почти пустынные тротуары, народу не было. Так всегда в Калифорнии, когда идет дождь.

Поставив машину перед магазинчиком спортивных товаров и заперев ее, я спросил хозяина, где находится бар «Фло». Тот указал на запад, в направлении океана.

— Но вряд ли они работают в это время. Есть немало других подобных мест, которые открыты.

— А где мастерская Ринго?

— Три квартала на юг по Санджер-стрит. Первый стоп-сигнал после железной дороги.

Я поблагодарил его. Этот мужчина средних лет весело нес бремя своих неудач.

— Я могу продать вам чехол для вашей шляпы, — предложил он.