Вера помнила, что кричала что-то несусветное и вроде была совершенно невменяемой, но в то же самое время ее сознание витало где-то рядом, отмечая события в строгой хронологии, словно заправский секретарь.

«Сейчас ты порежешь руку, и он бросится тебя спасать. А куда денется?» — подсказало услужливое подсознание.

Вера провела ножом по рукам. Тупое лезвие лишь поцарапало кожу, и тогда она с силой вонзила нож в руку. Кто-то завизжал, послышался мужской мат. Боль, вместо того, чтобы отрезвить, только раззадорила ее, и она полоснула себя еще дважды, замерев в предвкушении. Ну, сейчас бросится спасать…

Не бросился. Более того, отгородив свою принцесску плечом, отступил назад. Соперница с потемневшим лицом пялилась на разыгрывающуюся драму и не двигалась. Разведя руки в стороны, Вера стояла дура дурой, а по коже текла кровь, самая настоящая, реальная, густая, как смола. Она посмотрела на красные капли и медленно поплыла-повалилась набок, выронив прощально звякнувший нож.

Очнулась уже в «Скорой», тупо глядя на равнодушных медиков. Поднеся криво забинтованную руку к глазам, она даже удивилась: неужели это все произошло на самом деле? А усталый эскулап в вязаном свитере, за четверть часа до того закончивший штопать ее руку, все допрашивал и допрашивал, сволочь…

Ветер дул в лицо, и, уклоняясь от снежинок, она не заметила, как добежала до дома, поглощенная своими тяжелыми мыслями, повернула ключ и вошла в квартиру. В лицо ударила волна домашнего запаха: жареной картошки, валокордина и кофе. В спальне заворочалось большое тело, заскрипели пружины кровати.

— Вера, это ты? — позвала мать.

— Я.

— А что так поздно-то?

— Ничего. Спи дальше, — грубо ответила Вера и, скинув пальто и сапоги, пошла к себе в комнату. Там она со вновь закипающей злобой рассмотрела кокон бинта и, не раздеваясь, упала в постель, захлебываясь от слез уязвленного самолюбия и ненависти.

Погода снова испортилась. С утра валил снег, больно отдаваясь в измученной высоким давлением голове. Ольга медленно шла по улице, стараясь избегать спрятавшихся под снегом коварных луж, покрытых льдом, с ломкими белыми пузырями. Она думала, что все рассчитала верно, но глупые дети поступали вопреки ее планам, ускользали от расставленных ловушек и упорно не замечали развешанные, словно сласти на елке, преимущества совместной жизни.

А ведь как она старалась, интриговала, намекала, умасливала… Чего стоили только ее звонки на прежнюю работу, и беседы с полицейским, которому она так ловко намекнула о возможной причастности к нападению на Аллу этой белокурой сучки. Правда, если бы не связи в верхах, в полиции вряд ли вообще бы почесались, тем более сватья Алла упорно не желала писать заявление.

Белокурая отстала. Во всяком случае, Сергей спал спокойно и уже не закрывался от матери, беседуя по телефону, однако настроение у него было препаршивое. Возвращаясь с работы, он ужинал и уходил к себе, почти не общаясь с Ольгой. Напряженная атмосфера, царившая в доме, напрягала ее, лишала спокойствия и сна, и она была бы рада спихнуть кровиночку в лоно собственной семьи. Не то чтобы она не любила сына, но в шестьдесят с лишним хотелось покоя. До сих пор самыми сильными потрясениями были страдания очередной Марианны из новой мыльной оперы. Когда же латинские страсти вылились в собственную жизнь, Ольга оказалась к этому совершенно не готова.

Сергей возвращаться к себе не хотел или не мог, отметая все намеки матери невнятным мычанием. Поговорить со строптивой невесткой свекровь так и не решилась. Поскольку первая попытка особым успехом не увенчалась, да и отвлеклась она тогда на месть разлучнице, Ольга вновь направилась к Алле, чтобы попробовать настроить ее на нужную волну. Чай, не чужие. Новость, что сватью уже выписали, Ольгу порадовала. Прикупив тортик, она, предварительно созвонившись, пошла в гости.

Уже у самых дверей услышала писк и удивленно обернулась. На площадке сверху сидел котенок: маленький, серый и пушистый. Увидев ее, он бросился вниз, косолапя на высоких ступеньках.

— Кыш отсюда! — цыкнула женщина и даже топнула ногой. Тот на секунду замер, а потом, продолжая пищать, двинулся дальше, торопясь успеть к возможной спасительнице.

Двери открыл Николай, чему Ольга обрадовалась. В конце концов, двое родителей лучше, чем один. Авось вразумят непутевую дочуру.

— Здравствуй, Оленька, — сказал он.

— Здравствуй, Коленька, — улыбнулась она в ответ.

Они приветствовали так друг друга уже много лет. В отличие от жены, Николай к сватье относился более радушно, зятя любил и вовсе не относил их семью ко второму сорту, как это делала Алла со свойственным ей высокомерием истинной аристократки. Хотя откуда там аристократизм? Всем известно, в какой дыре она родилась и кто ее из грязи вытащил…

— Коля, кто там? — послышалось из гостиной.

— Это Оля пришла, — пророкотал Николай в ответ зычным басом. — Ну проходи, чего в дверях застыла? А это что за зверь с тобой?

Котенок уже сидел у ног гостьи, задрав голову, и мяукал, открывая розовую, как мякоть недоспелого арбуза, пасть. Ольга брезгливо отодвинула его ногой.

— Это не со мной. У вас на лестнице сидел. Выкинул, поди, кто-то.

— Кого выкинули? — спросила Алла, выходя в прихожую. — Здравствуй, Леля.

Одета она была в расписной китайский халат с пестрыми цветами и птицами вроде павлинов, и даже на голове был намотан тюрбан из шелкового шарфика в тон. Ольга раздраженно подумала, что Алла даже в гробу умудрится выглядеть шикарно. Не жертва разбойного нападения — царица Савская, Шехерезада, Клеопатра!