«Особенно сказывалась при свежих погодах на Черном море непривычка турецких кочегаров к большим ходам, — напишет впоследствии Р. Фирле. — Трудно было и требовать много от турецкой команды, питавшейся почти исключительно хлебом и бобами… Часто немногочисленные немецкие кочегары и матросы в продолжение целого дня исполняли все обязанности, в то время как непривычные к морю, полуголодные турки кучками грелись у дымовых труб»{163}. Как с удивлением узнали немецкие командиры, при рекрутировании в оттоманский флот не учитывались ни крепость телосложения, ни привычка новобранцев к морю — матросы в большинстве своем набирались из «анатолийских сухопутных оборванцев».

Любопытный факт: на борт «Муавенета» был взят десяток немецких нижних чинов с однотипного миноносца «Нумуне-Хамийет» во главе с его командиром капитан-лейтенантом бароном Вильгельмом фон Фирксом, временно назначенным вахтенным начальником идущего в операцию эсминца. Как свидетельствует Р. Фирле, из своих матросов В. фон Фиркс сформировал импровизированную десантную партию и вынашивал не лишенный экстравагантности план — «сразу же высадиться в Одессе и захватить русского губернатора…, забрать его прямо из постели во дворце и в качестве пленного привести с собой», а также «вывесить на соборе Одессы турецкие флаги»{164}. Искать упомянутый «дворец губернатора» и вообще ориентироваться в незнакомом городе отважный диверсант предполагал путем опроса местных жителей, для чего усиленно штудировал туристический разговорник Бедекера. Кстати, это популярное среди путешественников издание служило немцам единственным источником информации об Одессе, ибо содержало «подробный план гавани с точным описанием города». Более никаких сведений об объекте своей экспедиции на «Гайрете» и «Муавенете» не имели: «Никто из нас никогда не видел Одессы. Закрыта гавань или открыта, занята или свободна, готовятся ли там к обороне? Луны в те дни не было, поэтому мы пришли в совершенно неизвестный район, в полном смысле слова в логово льва, поскольку Одесса, крупнейший русский порт в Черном море, был хорошо защищен»{165}.

Кстати, приведенное свидетельство немецкого офицера является дополнительным подтверждением правоты автора официального германского описания войны на Черном море Г. Лорея, утверждавшего, что «относительно входа в порт ничего не было известно; не имелось сведений ни о наличии и расположении минных и боновых заграждений, ни о вероятности противодействия со стороны неприятеля»{166}. Все это опровергает расхожую в отечественной историографии точку зрения, согласно которой противник располагал исчерпывающими сведениями об обстановке в районе Одессы и, в частности, об организации обороны порта.

Около полудня эсминцы корветтен-капитана Р. Мадлунга миновали траверз Сулины, вскоре оставили по правому борту остров Змеиный и к 10 часам вечера приблизились к русскому берегу. Командир флотилии вызвал капитан-лейтенанта Р. Фирле для окончательного согласования планов, хотя согласовывать, в сущности, было нечего — все предприятие имело характер чистой импровизации. Предоставим слово участнику совещания: «Мы должны были заботиться только о том, чтобы не мешать друг другу — не встать поперек курса на входе в гавань и не принять своего за противника, поскольку своим появлением мы устроим изрядный беспорядок. С этого момента наши корабли шли очень близко друг к другу (нос к корме), команды находились на боевых постах, и турки смотрели полными веры глазами на своих немецких союзников»{167}.

Около 1 часа ночи 29 октября на левом крамболе миноносцев показались огни большого города, до которого было миль пять-шесть. «Гайрет» отвернул немного мористее, чтобы войти в гавань как бы со стороны Севастополя. До самого последнего момента немцы создавали видимость (как показали дальнейшие события — создавали небезуспешно) того, что приближающиеся к Одессе миноносцы являются русскими. Через час оттоманские корабли повернули на W и направились прямо к входу в гавань…

Согласно директиве Верховного главнокомандующего великого князя Николая Николаевича, преподанной адмиралу А.А. Эбергарду вскоре после начала войны, главной задачей флота Черного моря следовало полагать недопущение высадки неприятельского десанта на черноморское побережье. При этом наиболее угрожаемым участком штаб главковерха считал берега северо-западной части моря, то есть район Одессы {168} .

Отметим, что «десантобоязнь» российского командования имела под собой некоторые основания. Действительно, 10 (23) октября Энвер-паша и генерал-лейтенант немецкой военной миссии Ф. Бронзарт фон Шеллендорф (последний вскоре займет пост начальника штаба турецкого главного командования [33] ) проинформировали германскую главную квартиру о своем видении первых шагов Турции после вступления в войну. Военные действия предполагалось открыть внезапным, без объявления войны, нападением на русский флот (выбор момента предоставлялся В. Сушону), за которым должно было последовать объявление джихада державам Антанты. На Кавказе османы планировали ограничиться обороной, а активные действия развернуть в направлении Суэцкого канала и, в случае присоединения Болгарии к австро-германскому блоку, против Сербии. Если же на стороне центральных держав выступит и Румыния, то турки выразили готовность совместно с ней вторгнуться в пределы России. Наконец, в документе фигурирует «высадка трех-четырех армейских корпусов под Одессой», причем десантную экспедицию предполагалось увязать с наступлением австро-германских войск на восточном фронте {169} .

Конечно, с военной точки зрения этот смелый прожект был совершенно невыполнимым, так как турки не располагали ни свободными войсками, ни тоннажем для перевозки 75-100 тыс. человек. Да и завоевание господства в Черном море, необходимого для проведения десантной операции глубиной более 300 миль, являлось для германо-турецкого флота задачей чрезвычайно сложной даже после вступления под оттоманский флаг двух германских крейсеров. На это обстоятельство, кстати, обратил внимание турецкого генштаба и сам В. Сушон в своем известном меморандуме от 27 октября (7 ноября) 1914г.: «Если в ходе войны зайдет речь о десантировании турецкой армии на вражеское побережье, то возникнет вопрос, соответствует ли эта задача возможностям флота. Если противник будет действовать хотя бы элементарно правильно, то оттоманский флот при его численности и боеспособности будет не в состоянии перевезти войска и обеспечить их высадку»{170}.

Очевидно, что пассаж Энвера о возможности десанта — не более чем образчик бравады юного турецкого генерала, которому, как отмечали многие современники и историки, не давали покоя лавры Бонапарта. Однако командование русского Черноморского флота вынуждено было считаться с возможностью вторжения османов на побережье северо-западной части моря. Там, кроме всего прочего, располагался и Николаев, где строились линейные корабли, миноносцы и подводные лодки, готовности которых с нетерпением ожидало командование русского Черноморского флота. «Одесский военный округ остался почти без войск, почему мог явиться искушением противнику для нанесения нам удара, последствием которого могло быть привлечение колеблющейся Румынии на сторону наших врагов и уничтожение наших достраивающихся в Николаеве кораблей», — констатировал А.А. Эбергард в одном из рапортов на имя Верховного главнокомандующего{171}. Действительно, осенью 1914 г. побережье от Днестровского лимана до Очаковской крепости прикрывалось лишь расквартированной в Одессе 10-й ополченческой бригадой, еще одна бригада — 11 — я — составляла гарнизон Очакова{172}.