Комментарии к «Евгению Онегину» Александра Пушкина
вернуться

Набоков Владимир Владимирович
Шрифт:

I

В начале жизни мною правил Прелестный, хитрый слабый пол; Тогда в закон себе я ставил  4 Его единый произвол; Душа лишь только разгоралась И сердцу женщина являлась Каким-то чистым божеством.  8 Владея чувствами, умом, Она сияла совершенством. Пред ней я таял в тишине Ее любовь казалась мне 12 Недосягаемым блаженством. Жить, умереть у милых ног — Иного я желать не мог.

II

То вдруг ее я ненавидел, И трепетал и слезы лил С тоской и ужасом в ней видел  4 Созданье злобных, тайных сил; Ее пронзительные взоры Улыбка, голос, разговоры, Все было в ней отравлено,  8 Изменой злой напоено, Все в ней алкало слез и стона, Питалось кровию моей… То вдруг я мрамор видел в ней, 12 Перед мольбой Пигмалиона Еще холодной и немой Но вскоре жаркой и живой.

5–7 Здесь занятна перекличка с интонацией, отмеченной мною в комментарии к портрету Ольги (глава Вторая, XXIII,5–8).

III

Словами вещего поэта Сказать и мне позволено: Темира, Дафна и Лилета  4 Как сон забыты мной давно. Но есть одна меж их толпою Я долго был пленен одною… Но был ли я любим, и кем,  8 И где, и долго ли?…за чем Вам это знать? не в этом дело, Что было, то прошло, то вздор; А дело в том, что с этих пор 12 Во мне уж сердце охладело; Закрылось для любви оно И все в нем пусто и темно.

Факсимиле черновика (2370, л. 41) опубликовано Томашевским в статье «Пушкин и французская литература», Лит. наследство, т. 31–32 (1937), с. 23. Справа на полях, вдоль строк 9–14, Пушкин нарисовал профиль Вольтера в ночном колпаке, там же — Мирабо и еще Вольтер без колпака — ниже, на той же странице.

3Темира, Дафна и Лилета.Заимствование из тогда еще рукописной оды Дельвига «Фани», написанной около 1815 г. и опубликованной (Гофманом) в 1922 г.:

Темира, Дафна и Лилета Давно, как сон, забыты мной, И их для памяти поэта Хранит лишь стих удачный мой.

«Темиру» и «Дафну» часто упоминают французские аркадийцы (Грессе, Удар де ла Мотт и др.). «Лилета», или «Лила», — любимая пастушка Батюшкова.

IV

Дознался я что дамы сами, Душевной тайне изменя, Не могут надивиться нами,  4 Себя по совести ценя. Восторги наши своенравны Им очень кажутся забавны; И право с нашей стороны  8 Мы непростительно смешны. Закабалясь неосторожно, Мы их любви в награду ждем, Любовь в безумии зовем, 12 Как будто требовать возможно От мотыльков иль от лилей И чувств глубоких и страстей.

V

Признаться ль вам, я наслажденье В то время лишь одно имел, Мне было мило ослепленье,  4 Об нем я после пожалел. Но я заманчивой загадкой Не долго мучался украдкой… […И сами помогли оне;]  8 Шепнули сами слово мне, [Давно] известное по свету, И даже никому оно Уж не казалось и смешно. 12 Так [разгадав загадку эту] Сказал я только-то, друзья, Куда как недогадлив я.

8слово.Галлицизм «le mot de l''enigme» <«разгадка»>. Интересно, в чем же состоял его нехитрый смысл. Возможно: «плод мирской любви — не что иное, как наслаждение…» (Пьер де Бурдей, сеньор де Брантом «Жизнеописания дам», ч. II. «Галантные дамы»>, рассуждение II).

См. также главу Седьмую, XXV, 2.

VI

Страстей мятежные заботы Прошли, не возвратятся вновь! Души бесчувств<енной> др<емоты>  4 Не возмутит уже любовь — Пустая красота порока Блестит и нравится до срока Пора! проступки юных дней —  8 Загладить жизнию моей — Молва играя очернила Мои нач<альные> лета Ей подмогала клевета 12 И дружбу только что смешила Но к счастью суд [молвы] слепой Опровергается порой!..

VII

Чмъ меньше женщину мы любимъ, Тмъ легче нравимся мы ей, И тмъ ее врне губимъ   4  Средь обольстительныхъ стей. Развратъ, бывало, хладнокровной Наукой славился любовной, Самъ о себ везд трубя,   8  И наслаждаясь не любя. Но эта важная забава Достойна старыхъ обезьянъ Хваленыхъ ддовскихъ времянъ: 12  Ловласовъ обветшала слава Со славой красныхъ каблуковъ И величавыхъ париковъ.