Нет на елочке звезды.

По земле пороша гонит,

Обрывая все следы...

– Надо во что бы то ни стало, просто кровь из носу, начать и писать глобальное, а я, кровь из носу, буду стараться с мелким, когда крупное будет закончено, мелкое уже будет издано, и так как мелкое уже есть и внушает уважение и доверие, то на крупное сразу клюнут, – проговорила Магда.

– Иногда мне кажется... – Пупель замолчала.

«Она права, – заговорил Устюг, – она абсолютно права, ни дать ни взять философ».

– Вот видишь, – произнесла Пупель, – а ты не разрешаешь мне поделиться со своей подругой такими интересными новостями. Магда прекрасный человек, она так все понимает и чувствует, она вообще.

«Я знаю», – сказал Устюг.

– Так вот прямо садись и пиши, – строго проговорила Магда.

– А ты, что же, уходишь уже? – с недоумением спросила Пупель.

– Да, у меня много дел.

– Что, и кофе не попьем?

– Нечего рассусоливать. Знаю я эти дела. Сядем кофе пить, ногу за ногу, слово за слово, пустота, тебе нельзя отвлекаться. Ты привыкла жить в каком-то совершенно немыслимо эпическом ритме. Так пошли, пошли, пошли, сорок лет ходили, мы будем рабство по-другому выветривать. У меня есть уверенность, нюх на то, что все будет, как доктор прописал.

– Может, не будем о докторах? Мне эта тема неприятна.

– Ладно, ладно, о докторах ни слова. Не забывай, что социальность обязательна.

– Это ты сейчас к чему?

– Сейчас это я к тому, что в крупном сочинении необходим социальный мотив.

– Вот тебе и раз! – воскликнула Пупель.

– Вот тебе и два-с, это необходимое условие.

– Да ты с ума сошла? Какая социальность?

– Самая что ни на есть социальная, надо будет продемонстрировать четкую позицию, обосновать ее, и по полной, без всяких там. Четко, лаконично, и чтобы все всё сразу поняли.

– Ты требуешь невозможного. Сжалься, о, сжалься надо мной. Откуда, скажи на милость, возьму я тебе четкую социальность?

– Ты же общаешься со своими придурочными заказчиками, почерпни оттуда.

– Господи, милостивый, я это как страшный сон пытаюсь забыть, а ты просишь написать. О чем там говорить, это же полная пустота, кичливость и гонор сплошной.

– Вот-вот, прямо то, что надо. Причем можно не скупиться на эпитеты, это сейчас модно в интеллектуальной литературе, а если вдруг – я, конечно, не настаиваю – захочется нецензурно ругнуться, так и это будет неплохо.

– Ты меня прямо пугаешь, что же, по-твоему, я должна написать крупную форму о моих заказчиках, кто какую арку у себя в квартире мастерит, и чтобы это все еще было написано матом, так, что ли?

– Так у тебя не получится, это слишком по-мужски, ты при всем своем желании не сможешь.

– Я вообще этого не хочу писать, мне тошно от этого, я и так мучаюсь, когда общаюсь.

– Это очень хорошо. Все настоящее искусство рождается в муках, ладно, я пошла, занимайся, вечером созвонимся.

– Это не честно, бросать друга на распутье, я совсем не знаю, и вообще. Ты знаешь, я собиралась написать об искусстве, красоте и добре.

– Пусть и это присутствует, но если все время, тогда будет полная лажа. Да, следи за языком, красивый слог – успеха залог, только не переборщи, текст должен быть читаемый.

И Магда действительно ушла, взяла – раз и все.

– А ты молчишь, как воды в рот набрал, – пробурчала Пупель специально для Устюга. – Или опять свалил, когда у девушки проблемы?

«Вот как мы заговорили, – со смешком выговорил Устюг. – Я с ней согласен, слов нет».

– Все со всеми согласны, все самые умные, а я все время что-то должна по вашему согласию делать.

«Ты можешь ничего не делать, мы же просто советуем, так сказать, вешаем советы на веревочку, а ты хочешь – бери, хочешь – как хочешь».

– Вам легко говорить.

«Слава богу, с этим у нас проблем нет».

– А в чем у тебя проблемы, поделись, а я буду сидеть нога на ногу и советовать, или ты думаешь, я не могу?

«Я подумаю».

– Вообще, это не честно, если ты уже мой, так сказать, друг, мне добра желаешь, все обо мне знаешь, а о себе ничего не говоришь. Ты сам посуди, меня же раздирает жуткое любопытство, граничащее с безумием.

«Долго рассказывать, Магда велела тебе не отвлекаться и приниматься за работу».